Евгений АФАНАСЬЕВ
ЧУЖАЯ ЖЕНА
Рассказ
Мужчины разговаривали друг с другом, как не в чём ни бывало, будто ничего не произошло. Вадим, хозяин квартиры, лысеющий коротышка с животиком, уже не однажды шалил с женой своего собеседника, а собеседник - крепкий и высокий Павел, живущий в этом же подъезде, только этажом выше, не торопился уличать его, не бил Вадима по физиономии до крови, наоборот, сидел в его квартире и мирно о нём разговаривал. Точнее, в данную минуту, никакого разговора уже не было. За полчаса Вадим успел упиться водочкой настолько, что его голова больше лежала на столе, упёршись лбом в столешницу и поднимал он её только за тем, чтобы подчиниться голосу Павла, предлагавшему принять на грудь стаканчик - другой. То, что сам Павел практически не пьёт, Вадима мало интересовало. Это даже к лучшему, ему, Вадиму, больше достанется, чем хозяину выпивки.
-Па-а-е-ха-а-ли-ли! - тянул он, наверное, с минутку одно слово, вливал водку в себя, клал стакан на стол. Пятернёй загребал в тарелке горсть салата и отправлял его в рот, вновь грохался лбом на стол, роняя, из рта себе под ноги кусочки резанных огурцов и помидоров, перемешанных со сметаной, не в силах разжевать и проглотить их.
Очередная партия спиртного вытянула из Вадима последние остатки сил. Он вместе с содержимым стакана мешком свалился на пол и поскоблив правой рукой немного по полу и подёргав ногами, под собственное, не внятное бормотание, удосужился громким храпом. Павел поднялся из-за стола, подошел к Вадиму и внимательно пристально посмотрел на него как смотрит победитель на поверженного врага. Лицо Павла исказилось маской брезгливости: и с этой пьянью его Маринка ему изменила? Что в Вадиме есть такого, чего нет у него, Павла? Этого он к сожалению не когда, а может к радости, уже не узнает.
Павел, наверное, еще бы не узнал какое-то время, что его жена ему изменяет! Может даже и не узнал бы вообще никогда, если бы не случай. Обычно Павел уходил на работу рано утром и возвращался домой не раньше восьми часов вечера, обедал в кафе. А сегодня представилась возможность пораньше вернуться домой, и сразу после обеда он покинул свой офис. Лифт в доме не работал, и на девятый этаж Павел вынужден был подниматься пешком, проклиная всё и вся на свете. Когда он был уже на площадке между пятым и шестым этажами, ему показалось, что он услышал голос жены, доносившийся сверху. Инстинктивно он бросился вперёд по лестнице, прыгая через ступеньку. Оказавшись на лестничном пролёте, ведущем на восьмой этаж, он увидел как в приоткрытую дверь квартиры юркнула женщина в ярко-красном платье с огромными желтыми розами, дверь сразу же захлопнулась. Ему не нужно было видеть лица женщины, чтоб узнать в ней свою жену. Он узнал её по платью, оно ему было хорошо знакомо-именно его он подарил жене на восьмое марта. "Интересное кино получается": - подумал Павел. Он замер, соображая, что делать дальше. Первая мысль была позвонить в квартиру куда зашла его жена и где жил Вадим, и выяснить всё, так сказать на месте. Павел уже было потянулся к кнопки звонка, но в самый последний момент отдёрнул руку. Глупость-это всё! Вот ещё, не будет он унижаться!
Войдя в свою квартиру, Павел первым делом бросился к шифоньеру. Так и есть красного платья: с жёлтыми розами там не было!
Он задумался и уставился на стену перед собой. Его глаза не моргая, начали сверлить её в одной точке. Мысли то возникали, то исчезали, растворяясь в своём течении, словно ураганом они проносились в его голове-хаотично и беспорядочно.
Павел с силой помассировал свой подбородок и потянулся к телефону. Набрал номер сотового телефона жены. "Благоверная", не спешила отзываться, только после седьмого длинного гудка, он услышал ее прерывистый голос.
- Да, я слушаю.
- Э...
"Мартовская похотливая кошка!" - Павел сжал свободную руку в кулак так, что костяшки потемнели, но в трубку он старался говорить как можно приветливей.
- Привет, милая. Как твои дела?
- Все нормально, Паша.
- Чем занята?
- Я? - Марина, кажется, расстроилась и испугалась одновременно. - Да вот думаю заняться приготовлением ужина.
Павел печально усмехнулся. Он бы хотел после ужина узнать, где она его приготовила.
-Это ты правильно придумала. Через четверть часа я буду дома. Постарайся приготовить что-нибудь вкусненькое.
Он не дал возможности ответить, отключился и приготовился ждать. Не прошло и пары минут, как он услышал звук вставляющегося ключа в замочную скважину. Марина спешила показаться верной и заботливой женой. Войдя в квартиру она захлопнула дверь, бросила привередливый взгляд на своё отражение в овальном зеркале. Постояв немного в прихожей, поправив свою причёску, исчезла на кухне. Послышался звук посуды. Она настолько увлеклась, что даже не заметила появление мужа, вздрогнула и напряглась, когда Павел бесшумно подкрался сзади и крепко сжал её плечи.
-Ну и? - спросил он.
-Ты?! - Выдавила она из себя удивлённо - растерянно, не оборачиваясь.
-Я, дорогая, я, - усмехнулся он. - Извини, что немножко нарушил твои планы. Такой вот подлец я.
-Ты меня напугал, Паша. Я не слышала как ты вошёл.
Она наконец обернулась, но смотрела куда-то мимо глаз мужа.
-Зато я прекрасно слышал, как ты вошла, - сказал он. - Я сегодня специально пораньше решил свалить с работы, хотел сделать тебе сюрприз, только оказывается, ты меня опередила и первая приготовила мне сюрприз. Ведь так же, дорогая?
-Я умоляю тебя, - взмолилась Марина. - Давай обойдёмся без этих дурацких сцен ревности. Я что не имею право выйти из квартили?
-Можешь,конечно,только смотря куда.И не надо строить из себя невинную девочку.Ты же прекрасно знаешь,что совесть твоя сейчас нечиста.Облегчи душу,и я может быть пойму и прощу тебя.
Марина удивленно вскинула брови.
-Ты предлагаешь себе роль исповедателя? Ты меня удивляешь и разыгрываешь...Что же хочешь услышать от меня?
Он вытащил из кармана пачку сигарет,закурил,и начал пускать кольцами дым к потолку,произнес:
-Например,как я долго ношу рога?
Марина вздрогнула и не спешила с ответом. Она подошла к окну и уставилась в него.Павлу даже показалось,что она не не расслышала его вопрос.Раздражение у Павла усилилось.Похоже,Марине не очень хотелось признаваться.
"Да кого она из себя строит!"
-Я задал тебе вопрос.- настойчиво повторил Павел.- Или мне устроить тебе очную ставку с Вадимом?
Последние слова возымели действие на Марину. Она оторвалась от происходящего на улице.
-Это он тебе всё рассказал?-тихо спросила она, и не получив ответа добавила.-Вот ведь мерзавец!
-Сейчас разговор о тебе,дорогая.С Вадимом у меня будет особый разговор, о жизни. Он получит своё по полной программе,можешь не сомневаться.
-Раз ты всё знаешь,что ты тогда спрашиваешь? Может даже и к лучшему,что тебе всё известно. Да, я спала с Вадимом, и что? - Марина резко преобразилась,перешла в атаку.-Если тебе что то не нравится, давай разводится,я не против.Можешь прямо сейчас собирать свои вещи и уматывать на все четыре стороны.
-Вот так просто?!-Павел схватил Марину за руку и с силой усадил на стул,придвинул ногой другой стул,сел напротив,продолжая сжимать запястье руки.-Просто взять вещи и умотать?
-Отпусти,ты что делаешь, мне больно,-попыталась выдернуть свою руку Марина.
-Да?!-безразлично процедил сквозь зубы Павел.-Это не боль,по сравнению с той,что ты мне причинила,дорогая... Помнишь, когда я делал тебе предложение,я тебя предупреждал, что если согласишься стать моей женой,ты будешь принадлежать мне и только мне.В противном случае я обещал убить тебя.Ты помнишь? Ты приняла моё условие.Ты же знаешь меня,я всегда держу свои слова,и не намерен отказываться от исполнения своего обещания,данного восемь лет назад.Извини, но я должен убить тебя...
Павел говорил медленно,растягивая каждое слово, чтобы Марина смогла вникнуть в их смысл,а на слове убить специально заострил акцент,давая почувствовать всю серьезность положения,в которое она поставила себя.
Марина резко дернулась.До сего момента так замечательно демонстрировала самообладание и крепость нервов,она оцепенела.Стала белее белого.
-Прости,Паша,я сама не знаю,что на меня нашло как это случилось,-прошептала она.-Извини,Вадим,всё это уже в прошлом, я обещаю,Павел,этого больше никогда не повторится,честное слово.
Где-то в глубине души она надеялась,что вот сейчас Павел улыбнётся,рассмеётся и произнесёт,что насчет убийства он всего лишь пошутил, пошутил не самым,может быть,удачным образом,но всё же...Она попыталась даже подтолкнуть его к этому шагу,первой улыбнулась,но улыбка получилось какой-то вялой,потянулась секунду. Но по взгляду мужа Марина поняла,что он не шутил.
-Паша,-слабым голосом произнесла она.На ее лице выступили мелкие капельки,пота,-Паша...
Павел не отозвался.Он уже все для себя решил.Взглядом скользнул на кухонном нож, лежавший на столе рядом с солонкой. Только сегодня утром он резал этим самом ножом ветчину на тонкие ломтики для бутерброда и забыл убрать его.Будто что-то чувствовал,потому что и не убрал в стол.
Павел потянулся к ножу.
-А-а-а!-истинно взвыла Марина и бросилась с кухни,но Павел сбил ее с ног.
Она закричала и попыталась закрыться от занесенного над ней лезвия ножа.
Павел убил жену одним ударом.
Тело Марины обмякло,руки безвольно упали.Застывшими в ужасе стеклянные глазами она смотрела на мужа.
"Ты хотел этого?-спросил он себя.-Вот ты и получил то,что желал..."
Он устало опустился на коронки перед телом Марины и закрыл ей глаза.
-Прости,дорогая,так получилось.Прости...
Теперь от трупа нужно было избавится.Избавится как можно скорей и таким образом, чтобы отвести от себя все подозрение.В его голове неожиданно созрел план как это сделать.Он,кажется придумал даже как одним ударом сразу убить двух зайцев...
Видим открыл дверь не спрашивая,кого это принесло.Он не удивился приходу Павла,потому даже показалось,что он ждал его появление.
-Ну и?-одарил он Вадима вопросом входя в квартиру.
-Ну и что?-недоуменно спросил тот.
-Правильно Вадик,правильно,соседушка именно что. Водка,друг мой,очень хороший продукт. Как ты смотришь на сей русский благородный напиток?-спросил,протягивая пакет с бутылками.
У Вадима было две чертовских слабостей. Женщины и спиртное. Он старался не пропускать не одной более или мение красивой юбки и любил выпить.Причём, выпив уже чуть-чуть, терял над собой всякий контроль,мера для него уже не существовала,особенно,если это была халявная выпивка.Поэтому предложение Павла встретил с радостью.
-Сей момент,Паша,-бросил он, уходя на кухню, не оборачиваясь,-сейчас только соображу какой-нибудь закусон.А ты проходи Паша,не стесняйся.
Вадим выставил бутылки на стол.Быстро нарезал огурцы и помидоры,сделав нехитрый салат.Достав из холодильника десяток яиц и шмат солёного сала с мясной прослойкой.
-Что отмечать будем?-спросил он, ставя посередине стола сковороду с аппетитной яичницей.
-А без разницы,-равнодушно изрёк Павел,наполнив до краёв стакан Вадима,налил себе примерно треть стакана.
Такое несправедливое деление нисколько не смутило Вадима.
-Значит будет элементарная пьянка,-заключил Вадим с некоторой даже долей радости в голосе,такой расклад его вполне устраивал.-Замечательно.
Павел взял свой стакан.
-Будем?-Поднял он его.
-Поехали!-изрёк привычное Вадим.
Мужчины чокнулись стаканами и выпили. Возникший жар внутри затушили салатом и яичницей,и Павел разлил остатки водки из бутылки по стаканам.Вадиму налил полный,себе вылил то что осталось,и убрал пустую бутылку под стол.
-Давай сразу по второй,поехали!- оскалился Вадим и влил в себя водку.
Павел свинтил пробку со следующей бутылки,а спустя некоторые время,когда она опустела,откупорил ещё одну.И он добился своего-Вадим захрапел на полу.
"Слаб человек,ох и слаб-констатировал про себя Павел,стоя над Вадимом, лежащим у его ног.-Не нужно иметь большого ума,чтобы выбросить его из мира реальности,отключить его сознание.Что мне делать с тобой братан?Ты наплевал на заповедь!Не возжелай жены близкого своего и должен за это ответить.И ответишь,я тебе обещаю."
Павел наклонился и вытащил из кармана брюк Вадима ключи от его квартиры.Тот не возразил,лишь разбавил свое пьяное храпение причмокиванием.
-Вот и славненько!-усмехнулся Павел,выпрямляясь.-Ты не беспокойся я верну твои ключи,обратно, верну.
Он уходил из квартиры соседа,чтобы вскоре вновь вернуться туда.Вернутся с трупом своей жены.
Перемещение тела Марины из одной квартиры в другую не заняло много времени и прошло без посторонних глаз.
Труп жены Павел положил в зале Вадима,ближе к батарее отопление.
Вадим находился в той же позе,в какой Павел оставил его несколько минут назад.
-Всё брат, ты приехал,-довольно проговорил Павел,вкладывая в руку Вадима окровавленный нож,которым недавно убил свою жену и с которого только что полотенцем стер свои отпечатки пальцев. Отбросил нож под стол.Положил ключи обратно в карман Вадима.Затем осторожно вытащил полотенцем за горлышки пару водочных бутылок с отпечатками пальцев Вадима,и поставил их рядом с ножом.Свои бутылки он сложил,чтобы позже выбросить,и стал протирать те предметы и места в квартире Вадима,к которым касался или мог касаться.
Он здесь сегодня не был.Он уничтожил все следы своего посещения этого ненавистного ему места.
Прежде чем уйти,он подкурил сигарету и бросил ее на старый матрас на захламлённой лоджии.
Дома Павел тщательно затёр следы крови на полу.Её оказалось не так уж и много,как он и думал.Бросив окровавленные тряпки в сумку,в которой лежали другие улики,указывающие на его причастность к убийству,и вышел из квартиры.
В соседнем дворе он выбросил сумку в мусорный контейнер.
"Вот и все!"-облегчённо вздохнул он.Теперь попробуй докажи, что он каким-то боком причастен к убийству своей жены.А то,что она где-то с кем-то...Тогда он в дураках...
Лоджия на восьмом этаже уже хорошо горела.Языки пламени вырывались с лопнувшей рамы высоко в небо.Павел залюбовался результатом своей работы,замедлив шаг.
Послышался тревожный вой сирен приближающихся пожарных машин,он всё нарастал.
Павел и вошёл в свой подъезд.
21-23 апреля 2003г.
У моей жены есть лучшая подруга. У всех жен есть лучшие подруги. Но у моей жены она особая. По крайней мере, так думаю я. Они дружат еще со школы. Ее фотографии занимают половину нашего семейного фотоальбома. Она высокая, худая и очень темпераментная. В первый раз я ее увидел, когда мы еще не были женаты.
Познакомься, это мой друг, - сказала моя будущая жена.
Привет, - сказала лучшая подруга, всем видом показывая, что я ей глубоко не интересен, и она хочет говорить только с подругой. - Я вчера ждала твоего звонка. Почему ты не позвонила?
Через день моя будущая жена спросила:
Ну, как тебе моя подруга?
Да ничего, строгая какая-то.
А знаешь, что она про тебя сказала?
Ты не обидишься?
Постараюсь.
Она спросила, где я такого страшного нашла. Забавно, правда?
Хорошие у тебя подруги, ничего не скажешь.
А ты что считаешь себя красавцем?
Нет. Тем не менее…
Вот видишь. Она просто смотрит на мир реально.
А у нее самой муж есть?
Есть и очень хороший. Не беспокойся.
Прошло несколько лет. Мы поженились. Мои дела пошли в гору. Я открыл свое дело, наладил контракт с иностранными партнерами. У меня появились кое-какие деньги.
Странно, - сказала тогда лучшая подруга, - наши мужики работают с утра до вечера и получают такие копейки, а твой все время сидит в офисе и только звонит. Откуда у него столько денег? Ты не боишься, что он?..
Моя замечательная жена не только слушала всю эту чушь, но и считала своим долгом информировать меня о сомнениях своей лучшей подруги. Я, конечно, злился, но ничего не мог поделать. Авторитет лучшей подруги был непоколебим.
Друзья моей жены время от времени устраивали шумные праздники. Много ели, много пили, пели веселые песни. Я редко на них присутствовал, мне было не очень интересно. Поэтому на такие посиделки жена ходила без меня. Но однажды я почему-то решил не отказываться. Это был чей-то день рожденья. Праздновали мы в лесу. Необычность этого события заключалась в том, что все происходило зимой. В тот год выпало много снега, и стояла морозная погода. Нас было человек двадцать. Мы с женой немножко опоздали. За это время друзья успели принять на грудь хорошую дозу алкоголя, после чего никакой холод был уже не страшен. Мы тоже с ними выпили, потом пожарили шашлыки, потом снова выпили, потом играли в футбол на снегу, потом снова выпили… Это было некое коллективное сумасшествие. Взрослые люди с очень красными лицами бегали по снегу, прыгали, визжали, одним словом - дурачились, как маленькие дети. Я был единственный трезвый в этой буйной компании и решил, что в самый раз выяснить отношения. Лучшая подруга жены была пьяная и очень веселая. Я подошел к ней.
Какая ты сегодня красивая, - начал я издалека.
Ты только сейчас заметил?
Да. Может быть, лес так на тебя подействовал. Или..?
Ты глупый и в женщинах ничего не понимаешь.
Наверное, это был единственный раз, когда я был согласен с ней. Разве можно понять женскую душу. Живешь с одной десять лет и не знаешь, что в следующую секунду от нее ожидать. А чего можно ожидать от чужой женщины - не знает ни черт, ни Бог. Тем не менее, я решил не сдаваться.
Ну вот, стоило мне сказать комплимент…
Ладно, не обижайся. Давай лучше выпьем.
Что вы желайте, мадам?
О, оказывается, хорошие манеры тебе не чужды.
Ты не ответила.
Сейчас будет.
Мы выпили коньяка. Причем я ей налил в два раза больше, чем себе. Она выпила одним залпом. Далее мы играли в веселую игру: что-то среднее между американским футболом и баскетболом. Вместо мяча мы использовали старый рюкзак. Алкоголь в сочетании с морозом внес в нашу игру неописуемые штрихи. Мы кричали, толкали друг друга, падали в снег, кувыркались. Скоро стало всем очень жарко, и мы разделись до свитеров и рубашек. Лучшая подруга оказалась в противоположной команде. И когда их команда пошла на нас атакой, я уловил момент и… она оказалась на снегу, я на ней, а на нас еще куча разгоряченных игроков. Она лежала подо мной и не шевелилась, но я чувствовал, как у нее колотится сердце и грудь подрагивает от возбуждения. Дело было сделано. Она почувствовала во мне мужчину.
Старый рюкзак не выдержал нашего темперамента и подлым образом порвался. Этим и кончилась игра. Может быть, и к лучшему, а то мы так вошли в азарт, что могли поломать друг другу кости. Немножко отдохнув, мы снова выпили. Далее компания разбилась на мелкие группы которые начали жить своей самостоятельной жизнью. я отошел в сторону, страшно довольный собой: я взял реванш над женщиной, которая привыкла говорить обо мне только гадости. Теперь, я был уверен, что она изменит свое отношение ко мне. Но оказалось, что я перестарался. На этот раз она сама подошла ко мне. Она была в тонкой рубашке и без шапки, щеки горели от мороза и алкоголя, глаза странно блестели. В этот день она действительно была соблазнительна.
Что, скучаешь? - спросила она.
Хочу немного отдышаться.
Да, ты играл от души. Принеси мне еще коньяка.
Ладно. Я сейчас найду жену и мы вместе...
Оставь ее в покое. Пускай отдыхает от тебя.
Мы выпили коньяка. Одну рюмку, вторую. Уже стемнело. Лес принял причудливый вид. Стало еще холоднее. Надо было возвращаться домой.
А сейчас я красива? - спросила она.
Еще больше.
Тогда выпьем за меня.
За тебя. Ты хорошая.
Будь здорова. Ты хорошая и …
А ты знаешь, что у меня самое хорошее? - прервала она мое красноречие.
Откуда мне знать?
Вот именно!
То, что у меня между ног.
Теперь уже покраснел я. Она смотрела на меня так, что …
Я все понял. То, что она сказала, было не шуткой, а вызовом. Я решил не отступать.
Может быть, нам еще раз вернуться к этому интересному разговору, но в другом месте, где будет не так холодно и не так много людей?
Звони. Там посмотрим.
Лучшие подруги - самое опасное испытание для брака. Они по характеру и манерам очень похожи на твою жену, они понимают тебя так же быстро, как жена. А раз ты нравишься жене, то и им тоже нравишься. К тому же они всегда рядом с твоей женой, значит, и с тобой тоже. Я долго думал, правильно ли будет позвонить близкой подруге моей жены и назначить ей свидание. Почему-то я был уверен, что она в тот день просто решила поиграть со мной. Причем она была уверена, что я о нашем разговоре ничего не скажу жене. И была права. То, что она когда-то называла меня страшным, не означало, что при первом же удобном случае, я уничтожу ее в глазах жены. Я, конечно, злопамятный, но не настолько. Я игрок и решил продолжать эту игру, хотя и был уверен, что она не придет на свидание.
Привет, - сказал я ей в трубку, - как дела?
Все нормально, - сухо ответила она.
Я звоню, чтобы назначить тебе свидание.
Свидание? - она притворилась удивленной.
А зачем?
А ты не догадываешься?
Нет, не догадываюсь.
Ну, например, посидим, поговорим о жизни, выпьем коньяка.
Ты не поверишь: я после того дня рождения в лесу перестала пить коньяк. Теперь предпочитаю шампанское.
Тогда выпьем шампанского.
У меня в офисе. После работы.
Хорошо, а твоя жена там будет?
Нет, там никого не будет.
Я, правда, не знаю, я думала, что она будет с нами… Ладно, позвони мне в четверг, скажем, после восьми.
В четверг, на всякий случай, я купил три бутылки шампанского. Она, как правильная женщина, опоздала на целый час. В офисе, конечно, в это время уже никого не было.
А где народ? - притворялась дурочкой лучшая подруга моей жены. Однако ее вид не оставлял сомнений в том, что она провела перед зеркалом не мене часа. Хотя еще была зима и довольно холодно, но она пришла в коротком платье.
Народ ушел.
Странно, я не думала… Ладно, что ты мне хотел сказать?
Я достал бокалы и первую бутылку. Она села на диван напротив меня. Я наполнил бокалы. Мы выпили. Потом болтали, потом снова выпили. Первую бутылку мы прикончили за десять минут. Неловкость первых секунд исчезла. Можно было переходить к делу.
Ты не помнишь, тогда, в лесу, мы договорились продолжить наш разговор? - спросил я.
Какой разговор?
О том, какая ты красивая и что…
Не помню ничего, - она засмеялась. - Какое классное шампанское!
Теперь мы были похожи на двух шахматистов, которые после длинной и сложной партии перешли к кульминационному моменту и напряженно ждут, когда противник не выдержит и допустит осечку. И, следовательно, потерпит поражение. Мы болтали обо всем и одновременно ни о чем. Так мы выпили вторую бутылку шампанского. Она ждала от меня активных действий. Почему? Чего она добивалась? Чего хотела?
Женщины, в отличие от мужчин, кроме традиционного способа получения удовольствия, получают еще большее удовлетворение, отказывая мужчинам. Именно по этой причине многие женщины предпочитают, чтобы инициативу брал на себя мужчина. Этой игре столько лет, столько существует человечество.
Я молча достал третью бутылку и долго ее не открывал. У нее была уйма времени, чтобы произнести подходящие в подобной ситуации слова: что уже поздно, что она устала, что так много пить ни к чему и что дома ее ждет прекрасный муж. Но сейчас о своем муже и о моей жене она предпочитала не говорить. Вместо этого она поглубже устроилась на диване, демонстративно показывая из-под короткого платья свои длинные красивые ноги. Я делал вид, что ничего не замечаю. Она уже была готова к моим активным действиям: лицо пылало и глаза горели. А я все тянул и тянул.
Спустя много лет я провел опрос среди своих знакомых женщин на предмет, как должен вести себя мужчина, к которому пришла на свидание женщина, причем после совместного распития шампанского. Все в один голос уверяли, что, если мужчина назначил женщине свидание в скрытом от посторонних глаз месте, то он обязательно должен попытаться затащить ее в постель. На то он и мужчина. Иначе смысла в свидании нет. Женщина, пришедшая на свидание, тем более согласившаяся выпивать с мужчиной, прекрасно отдает себе отчет, зачем ее пригласили, но это не означает, что она на все уже готова. Многое зависит от того, как будет вести себя мужчина.
В тот день я, нарушая общепринятые традиции, решил предоставить инициативу ей. Нам осталось допить по последнему бокалу шампанского. Я уже был пьян, голова кружилась, а она владела собой великолепно, как будто пила не шампанское, а воду. Я уже думал, что на этом наша игра и закончится - почетной ничьей. И мы, как старые фронтовые друзья, вместе поедем домой. Но ее ничья не устраивала, она решила играть только на победу.
Я знаю, чего ты хочешь, - заявила она мне.
Здорово, ты молодец. От тебя ничего не скроешь. И чего я хочу?
Ты решил затащить меня в постель. Разве я не права?
Я мог пойти по традиционному пути и ответить: «Да, ты права. Я очень тебя хочу. Ты такая соблазнительная. Сними это платье, оно тебе явно мешает». Был и другой вариант, менее романтичный. Я мог сказать: «Как ты могла такое подумать! Ты ведь лучшая подруга моей жены! Мы просто сидим и болтаем. Давай допьем эту бутылку и поедем домой». Вместо этого я ответил:
А почему ты думаешь, что я больше хочу затащить тебя в постель, чем этого хочешь ты?
Несколько секунд она внимательно меня изучала.
Почему ты так решил? - она села прямо и поправила платье.
Мне так показалось.
Ты заманил меня сюда и напоил шампанским, а теперь хочешь воспользоваться моей слабостью.
Слабостью? Ты можешь быть слабой?
Конечно.
И не понимаешь, зачем тебе назначают свидание?
Да, действительно, зачем?
А кто мне в лесу говорил: «Самое хорошее у меня между ног»?
Ну и что из этого? - она засмеялась.
Ничего. Ровным счетом ничего.
Ну и замечательно. А теперь я хочу домой.
Я никогда не узнаю, чего она на самом деле хотела. К тому же, меня это мало волнует, ведь она никогда не была девушкой моей мечты. Я благоразумно решил больше не затевать опасные игры с лучшей подругой жены и как можно быстрее забыть и о ней, и о ее «самой лучшей части». Я проводил ее домой, и мы попрощались, как хорошие друзья.
Прошел год. Я совершено забыл об этой истории. В то время моя жизнь и без того была полна событиями. У меня начались проблемы на работе. Я чувствовал, что делаю что-то не так, но не мог понять, что именно. Я подумал, что лучшим способом решения моих проблем будет увеличение объема работ, и трудился с утра до вечера: бесконечные командировки, встречи, переговоры. Я работал как вол. Увы, как показала жизнь, это был не самый верный путь.
Однажды, вернувшись домой, я застал жену в слезах.
Что случилось? - испугался я.
Она продолжала плакать. Мне стало не по себе.
Что ты ревешь, как будто кто-то умер?
Действительно, умер…
Кто? Кто умер - я тебя спрашиваю?
Ты… ты умер в моих глазах.
Ты что - с ума сошла? Вот я, живой и здоровый, стою перед тобой.
Она не ответила и продолжала плакать. Наконец, успокоившись, жена пересказала мне всю «ужасную правду», ту самую, что ей рассказала лучшая подруга: о том, как я ее, бедную и несчастную, заманил в свой офис, как там ее напоил и чуть не изнасиловал. И только благодаря ее беспримерной выдержке и самообладанию, ей удалось от меня, негодяя, избавиться. Лучшая подруга не нашла более подходящего момента раскрыть глаза моей жене, как очередной шумный праздник - в присутствии многочисленных общих знакомых. Причем рассказывая, как ей было стыдно, мерзко и противно отбиваться от коварного и похотливого мужа своей лучшей подруги, она плакала, роняя крупные слезинки.
Моя версия о том, что произошло на самом деле, была отвергнута сразу. С тех пор для своей жены я стал легкомысленным и ветреным мужчиной, который не пропускает мимо ни одной юбки. Все мои поступки, все поведение после этого дня подвергалось тщательной проверке, а подружки были изолированы от меня окончательно. Что касается лучшей подруги, то она стала главным советником моей жены по всем жизненно важным вопросам.
Прошло несколько лет. Я полностью разорился и влез в долги. Лучшая подруга жены удачно развелась со своим мужем. Почему? У меня по этому поводу своя теория.
Внутри всех людей существует механизмы развития и разрушения. До двадцати пяти лет наш организм растет, до тридцати-сорока лет мозг накапливает знания и навыки. Потом включается механизм разрушения: организм стареет. Однако у некоторых людей механизм саморазрушения включается раньше, и они своими иррациональными поступками ставят себя и своих близких в дурацкую ситуацию. Муж лучшей подруги моей жены был обычным работягой. Он был не лучше всех, но и не хуже всех, и он не хотел расставаться со своей женой и дочкой. Но он ничего не мог поделать. Его жена сделала все, чтобы сжечь между ними все мосты. Бедняге пришлось смириться с разводом. Правда, он быстро нашел себе другую женщину.
После фиаско моей карьеры несколько лет я фактически был безработным. Нет, я трудился: я сочинял хорошие проекты, встречался с влиятельными людьми, проходил через процедуру унизительных собеседований, но денег за это мне никто не платил. Сначала меня покинули знакомые, потом друзья. Для мужчины работа - не только средство для выживания, но и смысл жизни. И когда этого смысла нет, чувствуешь себя абсолютным ничтожеством.
Как ты его терпишь? - спрашивала подруга мою жену. - Зачем тебе такой муж? Вот я своего выгнала и без него живу так классно!
По всей видимости, я был еще на что-то годен, поэтому мне и не предлагали собирать вещи и убираться из дома. Но мне было очень обидно, что я вот такой бестолковый и что меня может обидеть каждый.
С тех пор прошло много лет. Я медленно, очень медленно снова встал на ноги и опять открыл свое дело. Заключил новые контракты. Нашел новых друзей. Постепенно появились деньги, связи, возможности. А вот у жены друзья и подруги не менялись.
Иногда мы встречаемся на всяких вечеринках и праздниках. Лучшая подруга жены демонстративно сидит как можно дальше от меня и старается не смотреть на меня и не разговаривать со мной. Она ведет себя так, будто ей не сорок, а по-прежнему двадцать пять лет, и она все еще симпатичная стройная девушка. Всем своим видом она демонстрирует, что остерегается меня: вдруг я возьму и при всех гостях нападу на нее и начну насиловать прямо на праздничном столе. Моя жена и ее друзья смотрят на нее с пониманием: «От этого можно ожидать всего». Меня такая игра просто бесит. Но я ничего не могу поделать. Родственники и их друзья - часть судьбы, от которой никуда не денешься. Единственное, что остается, плотно поесть, хорошо выпить и сказать самому себе:
Боже, каким же я был идиотом!
«Случилось это два года назад. Срок моей командировки подходил к концу, и я должен был отбыть домой, в Алапаевск. Купив билет, решил побродить по городу, так как у меня в запасе было еще три часа времени. На улице ко мне подошла женщина, которую я сразу же узнал.
Это была моя первая жена, с которой я развелся 12 лет назад. Зина нисколько не изменилась, разве только лицо стало слишком бледным. Видимо, эта встреча и ее взволновала так же, как и меня. Любил я ее сильно, болезненно, из-за этого и развелся. Ревновал я свою жену ко всем, даже к ее матери. Стоило ей немного задержаться, как мое сердце начинало бешено колотиться и мне казалось, что я умираю. В конце концов, Зина ушла от меня, не выдержав моих каждодневных допросов: где была, с кем и почему. Однажды я пришел с работы с маленьким щеночком за пазухой, хотел порадовать жену забавным подарком, но в комнате никого не было, а на столе лежала записка.
В записке жена написала, что уходит, хотя очень любит меня. Мои подозрения измучили ее, и она приняла решение расстаться. Зина просила у меня прощения и умоляла не искать ее… И вот, после 12 лет разлуки я случайно встретил ее в городе, где находился по служебным делам. Мы долго с ней говорили, и я вспомнил, что могу опоздать на междугородний автобус.
Наконец я решился сказать:
Прости, но мне нужно идти, я уже опаздываю на свой рейс.
И тут Зина сказала:
Саша, сделай мне, пожалуйста, одолжение. Я понимаю, что ты спешишь, но ради того, что было хорошего между нами, не отказывай мне в моей просьбе. Давай зайдем в одну контору, для меня это очень важно, а я одна туда идти не могу.
Естественно, я согласился, но сказал: «Только быстро!»
Мы зашли в какое-то большое здание и довольно долго переходили из одного крыла в другое. Поднимались и опускались по лестницам, и мне тогда казалось, что на это ушло не больше 15 минут. Мимо нас проходили люди, причем все они были разных возрастов: от детей до глубоких стариков. В тот момент я не задумывался над тем, что могут делать в административном здании дети и старики. Все мои мысли были прикованы к Зине. В какой-то момент она вошла в дверь и закрыла ее за собой.
Перед тем, как закрыть дверь, она посмотрела на меня так, будто прощалась, сказав:
Как странно все-таки, я не могла быть ни с тобой, ни без тебя. Я стоял у дверей и ждал, когда она выйдет.
Мне хотелось спросить ее, что она имела в виду, произнося последнюю фразу. Но она не возвращалась. И тут я будто пришел в себя. Я совершенно четко осознал, что мне необходимо ехать, а я стою здесь и опаздываю на свой автобус! Оглянувшись по сторонам, я испугался. Здание, в котором я находился, было заброшенным строением. Вместо оконных проемов зияли дыры. Лестничных маршей не было вообще. Лежали доски, по которым я с большим трудом спустился вниз. На автобус я опоздал на целый час, и мне пришлось покупать новый билет на другой рейс.
Когда я брал билет, сообщили, что автобус, на который я опоздал, перевернулся и слетел в реку. Никто из пассажиров не спасся. А через две недели я стоял у дверей своей бывшей тещи, которую разыскал через адресное бюро. Алевтина Марковна сообщила мне, что Зина умерла 11 лет назад, через год после нашего развода. Я не поверил ей, решив, что мать Зины опасается, что я снова буду преследовать ее дочь своей ревностью.
На мою просьбу показать мне могилу моей бывшей жены моя теща, к моему удивлению, согласилась. Через пару часов я стоял у памятника, с которого мне улыбалась женщина, которую я любил всю жизнь и которая необъяснимым образом спасла мне её»
Интересно, а вы верите, что такое может быть?
Собрание сочинений в трех томах. Т.
1. М., Терра, 1994. OCR Бычков М.Н.I Моя жена была высокая, красивая
и стройная женщина. До свадьбы онапостоянно ходила в малороссийском костюме, жила на даче в
старом деревянномдоме, окруженном густым вишневым садом, пела хохлацкие
красивые и грустныепесни и любила путать в черные волосы самые простые, красные
и желтые цветы. За садом той дачи, где жила
она с братом и его семьей, проходилажелезная дорога г высокой,
странно ровной насыпью, внизу
поросшейрепейником, а сверху засыпанной ровным песком, белевшим в
лунном свете, какголубой мел. Брат се, большой желчный и лысый
человек с низким животом, в желтойпарусиновой паре, всегда потной под мышками, не любил меня,
и на их даче яникогда не бывал. Она выходила ко мне на свидания
через вишневый сад, понасыпи, в тоненькую и белую березовую рощицу.
Еще издали была видна еевысокая и гибкая фигура и мягким силуэтом вырезывалась в
бесконечно широкоми глубоком небе, усеянном золотыми, голубыми и красными
звездочками и далекооблитом ровным холодным светом луны. За насыпью была густая, черная и
жуткая тень, в которой неподвижно ичутко стояли тоненькие стволы березок и молчаливо тянулась
от земли высокаявлажная трава. В этой роще я ждал ее, и мне было жутко и
весело в прозрачнойголубой тени. Когда в небе, высоко надо мною, вырисовывался
знакомый силуэт,я карабкался навстречу, скользя по мокрой траве, подавал ей
руку, и мы оба,точно падая, стремительно сбегали вниз, с
силой разгоняя густой воздух,развевавший волосы и шумевший в ушах, влетали в сумрак и
тишину рощи и вдругсразу замирали, по колена в траве, сильно и смущенно
прижимаясь всем теломдруг к другу. Мы почти не говорили, и нам
не хотелось говорить. Было тихо, пахлостранным, таинственно непонятным ароматом, от которого
кружилась голова, ивсе исчезало из глаз и сознания, кроме жгучего
и тревожного наслаждения.Сквозь тонкую, сухую материю я чувствовал, как чуть-чуть
дрожало и томилось,наслаждаясь, молодое, сильное, упругое и
нежное тело, как подавалась иускользала из моих влажных пальцев круглая и мягкая грудь.
Близко-близко отсвоего лица я видел в темноте полузакрытые, как будто
ничего не говорящие,слабо и таинственно поблескивающие из-под ресниц глаза.
Трава была мокрая ибрызгала холодной, приятной росой на
голое тело, странно теплевшее впрохладном и влажном воздухе.
Как будто на всю рощу
разносилисьторжествующие удары наших сердец, но нам казалось,
что во всем необъятногромадном мире нет никого, кроме нас, и никто не может
прийти помешать намсреди этих сдвинувшихся березок, ночных теней, влажной
травы и одуряющегозапаха сырого, глубокого леса. Время шло где-то вне, и
все было наполненоодним жгучим, неизъяснимо прекрасным, могучим и смелым
наслаждением жизнью. Потом, когда небо начинало светлеть
и тьма под березками становиласьпрозрачной и бледной, луна молчаливо и тихо
выходила над насыпью, и еебледный таинственный свет кое-где трогал
тьму, пестрил бледными пятнамистволы тоненьких березок и вытягивал их спутанные тени по
мокрой траве. Понасыпи, черной как уголь, мгновенно закрывая луну и застилая
рощу, насыпь извезды клочьями разорванного, цепкого дыма, проносился
длинный черный поезд.Земля дрожала и гудела, скрежетало и лязгало что-то
металлически жесткое итвердое, а внизу, в тихой роще,
слабо и пугливо вздрагивали тоненькиеветочки березок. Когда поезд затихал вдали и дым
тихо таял в предрассветной мгле, япомогал ей подняться на насыпь, сам через силу держась на
сильно ослабевшихногах. На самый верх она поднималась одна, а я стоял шагом
ниже и смотрел нанее снизу вверх, слыша возле самого лица шорох и
запах измятых юбок. Онаулыбалась стыдливо и торжествующе, мы говорили что-то
шепотом, и она уходилапо насыпи, облитая бледным светом низко стоящей луны и еще
слабого рассвета,а мне долго еще казалось, что все вокруг шепчет
ее голосом и пахнет еетревожным и остро-сладострастным запахом. Я долго смотрел ей вслед,
а потом уходил по насыпи, широко шагаясильными ногами, глубоко и легко дыша и улыбаясь навстречу
рассвету. Внутри меня все пело и тянулось
куда-то с неодолимой живой силой. Мнехотелось взмахнуть руками, закричать, ударить всей грудью о
землю и казалосьстранным и смешным уступать дорогу встречным поездам с их
мертвыми огненнымиглазами, грохотом и свистом. Рассвет разгорался передо мною
радостной волной, охватывавшей все небо,а внутри меня было могучее, умиленное и благодарное чувство.II Я работал тогда над большой
картиной и любил эту картину. Но с ней яникогда не говорил о моей картине, как вообще не говорил
о своей жизни. Вмоей жизни было много веселого, скучного, тяжелого и
отрадного, больше жевсего мелкого, обыкновенно неинтересного: я
ел, пил, спал, заботился окостюмах и работал, у меня были товарищи, с которыми
мне было свободно ипросто, и все это было обыкновенно и понятно. А она была такая красивая,
тревожная и таинственная, и мне нужна былатакою красивою и таинственной, не похожей на все
другое: она должна быладать мне то, чего я не мог найти во всей остальной жизни. И в моей жизни, как день и ночь,
стало два мира, и хотя оба они давалиполную жизнь, но не сливались вместе.III Обвенчались мы в маленькой и темной
дачной церкви, только при самыхнеобходимых свидетелях. Я не думал о браке, и она не
настаивала на нем, нооб этом хлопотали другие люди, и мы не противились, потому
что нам казалось,будто так и должно быть. Только накануне свадьбы мне
было тяжело, страшно,душно. В церкви было темно и
гулко. Поп и дьячок читали и пели
что-тонеразборчивое и незнакомое мне. Было
любопытно и немного стыдно: былостранно и неловко сознавать, что все
это совершенно серьезно, важно идействительно навсегда должно изменить мою жизнь,
таинственно, как смерть ижизнь. Когда я старался внушить себе это,
я невольно улыбался и боялсяобидеть всех этой улыбкой. Жена, как всегда
красивая, стройная и нежная,стояла рядом, и вместо обычного, простого и пестрого
костюма на ней былосерое, твердое и длинное
платье. Она казалась мне такою
красивою,таинственно и приятно близкою, но где-то внутри меня
было что-то странное,недоумевающее и враждебное. Когда мы целовались при
всех, мне было тольконеловко, и я чувствовал с холодным любопытством, что губы
у нее горячие имягкие. Потом мы все вместе шли
пешком по бестолково шумной улице. Браг,которого мне было неудобно и неприятно целовать при
поздравлении, предложилнапиться чаю в ресторане, и все согласились не с
удовольствием, а так, какбудто этого только и недоставало. Мы с женой шли
впереди под руку, и намбыло стыдно и приятно идти рядом, прижимаясь друг к другу
при других. Пока мы шли, под серым твердым
платьем я локтем чувствовал знакомоесладострастно-мягкое и теплое тело,
теплевшее под натянутой холоднойматерией, и все повторял, напрасно стараясь сосредоточиться:
"А ведь это таки есть теперь: она моя жена... жена... жена". Я старался произносить это слово на
все лады, отыскивая тот тон, вкотором оно прозвучит как великий и таинственный символ.
Но слово звучало,как и всякое слово, пусто и легко. В гостинице мы взяли
отдельный кабинет, пили невкусный чай и еликакие-то конфеты. Говорить было не о чем,
и все казалось странным, чтоничего особенного не происходит вокруг, когда в нашей
жизни произошло то,чего никогда не было. Потом мы ехали в почти пустом
вагоне дачного поезда и под грохот колесспорили о какой-то пословице, которая казалась мне ужасно
глупой, а брату ееи студенту-шаферу - умной и меткой. Жена слушала и молчала, а глаза у
нее сильно блестели в полусумраке.Мне показалось, что я и студент вовсе не спорим о том, что
нас интересует, асостязаемся в остроумии перед нею, и я ясно видел, что то же
думает и она ичто ей это приятно. Мне было обидно и
странно, что и теперь она можетотноситься равно к нам обоим. Потом она встала и вышла
на площадку, а мнехотелось пойти за нею, но почему-то я не пошел.
Кажется, потому, что всеожидали, что я встану и пойду, и потому, что так и было
"нужно". На даче опять думали пить чай, но
вместо этого другой студент, веселыйи простой малый, достал водки. Я тогда пил мало и не любил
пить, но оченьобрадовался водке, смеялся, пил, закусывал селедкой,
неприятной на вкус. Сженой мне было неловко говорить, и она села
далеко. Я изредка незаметновзглядывал на нее, и мне казалось в ту минуту странным,
что она может такспокойно и самоуверенно сидеть и смотреть на всех при мне,
что ей не стыднотого, что было в роще. Еще мне казалось, что студент
ненавидит меня за нее,и я чувствовал себя тревожно, как между врагами,
которых надо бояться иненавидеть. Когда студент заговорил почему-то о
фехтовании, я сказал, чтонедурно фехтую. Другой студент, смеясь, принес
нам две жестяные детскиесабельки и предложил попробовать: - А ну... отхватите друг другу
носы! Мы стали между столом и диваном, в
узком неудобном месте, и скрестилисвои сабельки, слабо и тревожно бренчавшие. Жена
встала, чтобы дать намместо, и я опять увидел в ее глазах сладострастное
любопытство. И вдруг меняохватила страстная, неодолимая злоба и ненависть к студенту,
и по его быстропобледневшему лицу я понял, что и он ненавидит и боится
меня. Должно быть,все почувствовали это, потому что жена брата встала и отняла
у нас сабельки. - Еще глаза друг другу
повыкалываете, - сказала она и бросила сабелькиза шкаф. Брат странно хихикал, студент
молчал, а у жены было самодовольное илживое выражение лица. Ночью жена ушла к себе в комнату, а
мы, я и два студента, улеглись втой же комнате на полу. В темноте мне опять пришло в
голову: почему жене не было стыдно того,что происходило между нами в роще? Почему же это было
тайной?.. Или вообщеэто вовсе не стыдно, а хорошо, или она - бесстыдная,
наглая и развратная?Если это хорошо, то зачем все прячутся с этим и зачем мы
повенчались; а еслидурно, значит, она - развратная, падшая, и зачем тогда
я женился на ней?Почему я думаю, что она не будет теперь, тайно от меня, как
прежде от всех,отдаваться другим, как отдавалась мне?.. Когда она не была еще моей женой и
оба мы были свободны всем существомсвоим, мне нравились свобода и смелость, с какими она
отдавалась мне, шла навсе ради жизни и любви. Тогда я совершенно не
думал о том, что так жеприятно, и страшно, и интересно ей будет со всяким
мужчиной, который можетзанять мое место. Это так же не касалось меня,
как не касается свободныйполет птицы, которою я любуюсь. А теперь, когда она стала
моей женой и вошлав мою жизнь и взяла ее, а мне отдала свою, это стало
казаться мне ужасным,потому что это было бы нелепо, смяло бы все, уничтожило
бы всякий смысл втом, что мы сделали и что мы усиливались считать неизмеримо
важным. Я всю ночь силился не спать.
Мне было жарко и тяжело от тяжелого,жестокого, жадного чувства и все казалось, что стоит мне только
уснуть, кактот студент встанет и крадучись пойдет к моей
"жене". Что-то вроде кошмарагорело в груди и в голове и чудилось, что жена не
спит за своей запертойдверью и чего-то молчаливо и гадко ждет. Я чувствовал, что с
головой погружаюсь в какую-то грязь, пустоту,мерзость, и сознавал, что это безобразное,
нелепое, омерзительно-ничтожноечувство вовсе не свойственно мне, а надвинулось
откуда-то со стороны, каккошмар, как чад, давит меня, душит, уничтожает меня. "Этого не может быть... это
ведь не так, не то!.." - старался я уверитьсебя и не знал, почему нет.IV Мне стало странно и трудно
сознавать, что я уже не один, что всякоеслово и дело мое страшно отзывается
в другом человеке, который видит,чувствует и думает совсем не то и не так, как я. И с первого же дня исчезло все то
красивое, таинственное и сильное, чтодавала нам ночная страсть. Тысячи
мелочей, сухих и суровых, поднялисьоткуда-то бестолковой массой и сделали все некрасивым,
простым и ничтожным.В первый раз в жизни мне стало стыдно того, что было
"я": было стыдно своейбедности, было стыдно интересоваться пошлостями
жизни, делать некрасивыеотправления, было стыдно одеваться при
жене. Несвежее белье, случайнаярвота, протертый замасленный пиджак, то маленькое место,
которое я занимал вобществе, - все было мелко и уничтожало без следа
тот красивый и сильныйобраз, который создали в ее глазах ночь, роща,
лунный свет, моя сила истрасть. И жена как-то сразу опустилась,
отяжелела и обуднилась. Через три дняона уже была для меня такою же понятной и обыкновенной, как
всякая женщина вдомах и на улицах, и даже больше. Утром, еще неумытая
и непричесанная, онаказалась гораздо хуже лицом, носила талейку из желтой
чесучи, которая так жемокро потела под мышками, как и пиджак ее
брата. Она много ела и еланекрасиво, но очень аккуратно, легко раздражалась и скучала. Мне пришлось делать то, к чему я не
привык: массу мелких и серьезныхдел, не так, как то нравилось и казалось нужным именно
мне и для меня, атак, как нужно было для нас обоих, для двух
совершенно разных людей. Этобыло возможно только при отказе от многого именно своего,
и с каждым днемросло число этих отказов и уменьшалось то, что я хотел
сделать и испытать всвоей жизни. Поселились мы в городе, в
небольшой, не нами обставленной комнате, гдебыло чистенько и аккуратно, и оттого всякий стул,
лампа, кровать говорилипростым и скучным языком о долгой однообразной жизни. Жена забеременела. Когда она
сказала мне об этом, меня больше все! опоразило самое слово, такое грубое, тяжелое, скучное и
конченное. И еще больше поднялось с пола
жизни, как пыль, мелочей, которые уже небыли мелочами, потому что назойливо и властно, как
закон, лезли в глаза,требовали серьезного внимания, напряжения душевных сил,
поглощавшего жизнь.Когда я был один, я не боялся за себя, если у меня не было
чего-либо платья,пищи, квартиры; я мог уйти куда-нибудь, хоть в ночлежку,
искать на стороне,мог побороть тяжесть нужды юмором и беззаботностью, и
было всегда легко исвободно, и не было границ моей жизни; а когда нас
стало двое, уже нельзябыло ни уйти, ни забыть ничего, а
надо было во что бы то ни сталозаботиться, чтобы "было" все, и нельзя было
двинуться с места, как будто изтела вошли в тяжелую землю корни. Можно
было весело терпеть самому, нонельзя было спокойно знать, что терпит
другой человек, дорогой тебе исвязанный с тобой на всю жизнь. Если бы даже и удалось
забыть, уйти, то этоне было бы уже легкостью, а жестокостью. И, где бы
я ни был, что бы ниделал, мелочи неотступно шли теперь за
мной, напоминали о себе каждуюминуту, назойливо кричали в уши, наполняли душу тоской и
страхом. Дни шли. Я любил жену, и она
любила меня, но уже новой, спокойной,неинтересной любовью собственника, в
которой было больше потребности ипривязанности, чем страсти и силы. И
иногда просто даже странно быловспомнить, что все "это" сделалось именно и
только ради страсти. А в товремя пока мы думали, чувствовали, делали все, что было
нужно нам, пока всеэто казалось жизнью, волновало, радовало или мучило
нас, беременность женышла своим путем, по независящим от нас железным законам,
занимая все большеи больше места в нашей жизни, вытесняя все другие интересы и
желания. Странно мне было то, как жена
относилась к своему положению: это былодля нее что-то неизмеримо важное, глубокое и притом святое.
Она ни на минутуне забывала об этом, берегла будущего ребенка и никогда не
спрашивала себя,кто это будет, зачем он нам нужен, почему придет и счастье
или горе принесетс собою. Рождение его представлялось
ей чем-то вроде светлого восходакакого-то лучезарного солнца, которое осветит и ее,
и мою жизнь с иной,настоящей стороны и всему в ней придаст смысл и радость. И в
то же время яясно сознавал, что ребенок идет ко мне независимо от своей
воли, что я могужелать его или не желать, а он все-таки придет, что
мне никогда не нужнобыло его, не нужно и теперь (совсем не так, как всегда и
всем нужно солнце),что мне нет никакого дела до будущего человека, что
его жизнь может бытьсовсем не такою, какая интересна и кажется хорошею мне, и
что у меня естьсвоя, большая, свободная и захватывающая жизнь, которой я
еще не исчерпал икоторую никто не может требовать у меня. И чем больше я
думал о будущем, темболее ненужным, обременительным казалось мне рождение
ребенка: оно спутываловсе мои планы на жизнь, и, наконец, вся эта беременность
стала возбуждать вомне злое чувство, как неудобное, тяжелое обстоятельство
жизни. Один раз жена сказала мне: - Отец и мать рабы своего ребенка!
- И счастливо улыбнулась. Я удивился и промолчал. До сих пор
я всегда думал, что не могу бытьничьим, и полагал, что это хорошо. Теперь же я
чувствовал, что это так иесть и иначе и быть не может: я буду рабом и не могу не быть
им, потому чтоя незлой и совестливый человек и потому что инстинкт
окажется сильнее меня ивложит в меня эту тупую,
бессмысленную, узкоживотную любовь к своемудетенышу. И в ту же минуту я ощутил прилив бессильного
отчаяния и горькое,злое чувство. Я увидел, что это сильнее меня, и возненавидел
будущее тойнеумолимой и безнадежной ненавистью, какою случайный
раб ненавидит своегогосподина. А жена видела в этом рабстве истинное
счастье, как прирожденнаяверная раба, даже и не понимающая свободы. "Чем объяснить, - подумал я, -
что даже Библия говорит, что Бог далматеринство как наказание, а люди сделали из этого
радость?.."V У меня были два товарища, оба
художники, как и я, простые, веселые иживые люди, которых я очень любил. Прежде мы с ними
постоянно мотались изстороны в сторону и в жизни нашей была вся бесконечно
разнообразная прелестьничем не связанной, веселой богемы. Теперь мне было неудобно вести
такой образ жизни, даже часто уходитьнадолго из дому: я бы причинил этим горе жене, а я
не хотел огорчать ее,потому что любил. Правда, она охотно отпускала меня на
этюды и даже самапосылала, но морщилась, грустила и, видимо, страдала, когда
я уходил туда,где была игра или были женщины, и хотя
ничего не говорила об этом, нобезмолвно осуждала меня за игру, за разгул, за
безалаберность. Хуже всегобыло то, что она была права: все это было дурно, и я сам
знал это, но былостранно и обидно, что не "я" решаю переменить
жизнь, а делает это за менядругой человек. На этюдах исчезло именно то, что
составляло их прелесть: прежде, выходяиз города, я чувствовал только одно - что мне хорошо в
бесконечном простореполей, и желал только одного - уйти как можно
дальше. Если я сбивался сдороги, ночевал в поле, это было еще лучше,
еще свободнее, еще шире. Атеперь я думал, что нехорошо с моей стороны оставлять
жену одну на целыйдень. - Ты придешь к обеду? - спрашивала
жена. И я все время докучливо думал
только о том, что не надо заходитьслишком далеко, старательно замечал дорогу, торопился на
возвратном пути иискренно страдал, когда товарищи мои увлекались
этюдами и останавливалисьгде-нибудь на дороге. - А ты отчего не пишешь? -
спрашивали они, весело набрасывая живыекраски. - Так... лень... - притворно
улыбался я, вставал, ложился, отходил иприходил с томлением в душе, боясь, чтобы они
не догадались об этом, идумая, что они догадываются. Было чего-то стыдно. Было мучительно так, как
мучительно здоровому и веселому животному,пущенному в луга с веревкой на ногах. Товарищи долго не
могли понять этого, а когда поняли,
то изделикатности старались не задерживать меня. Это было им
скучно и неудобно, иоттого скоро, скорее даже, чем можно было ожидать, они
возненавидели жену,как досадную, Бог весть откуда и за что свалившуюся на них
помеху. Они сталиходить без меня и, чтобы не обидеть, скрывали это, а я
заметил, и мне былодосадно и обидно. Дома у меня они чувствовали
себя неловко: они понималитолько живопись, говорили только о ней, а
жена была гораздо развитее иначитаннее их, и ей хотелось говорить о том, что их вовсе не
интересовало. Ялюбил ее, и потому всегда с радостью отзывался на каждую ее
мысль, хотя бы вданный момент она и не занимала меня сама по себе. Но
товарищам моим вовсене хотелось подчиняться человеку, который был им чужд и
непонятен. Если быне я, они просто были бы равнодушны, мало касаясь друг
друга, но я связывалих собою насильно, и они стали тяготиться женой, а она
- ими, а мне былотяжело и трудно в этой душной атмосфере. И из любви к жене я
стал злиться наних; мне казалось, что они должны, хотя из деликатности,
быть не такими, какони есть, а такими, как нравится жене. Мало-помалу они
перестали ходить комне, и тогда произошел разрыв. Это само по себе было тяжело
для меня; а втом, что произошло это против моей воли и
желания, было что-то особеннотяжелое, унизительное, обидное, как насмешка. Мне
казалось, что я принесбольшую жертву жене, а она думала, что сделала хорошо для
меня, открыв мнеглаза на то, какие пустые и ничтожные люди были мои
товарищи, точно я незнал этого сам. Мы не понимали друг друга: она искала в
людях одного, я -другого, и у меня явилось досадное чувство к
жене, хотя она и не былавиновата в том, что мои взгляды не были ее взглядами.VI Один раз под вечер мы поехали с
женой в дачную местность. Слезли наопустелом полустанке, где спали вповалку мужики и
ходили как сонные мухиунылые стрелочники; тихо, под руку, прошли по насыпи с
полверсты и с трудомспустились по скользкой сухой траве к роще. Мы
вошли в нее со страннымчувством грусти и недоуменного ожидания. Трава уже завяла, и
на ней толстым,мягко и тихо шуршащим слоем лежали
опавшие листья. Березки наполовинуосыпались и оттого будто раздвинулись и
поредели; стало пусто, и вверхупросвечивало пустое, холодное небо. Мы сели на насыпь,
смотрели на тихо ибеззвучно кружащиеся между березками
желтые листья, долго молчали, недвигаясь, и тихо поцеловались. Пахло
увядающими листьями, где-то слаботрещали сухие веточки и далеко, уныло и протяжно, кричал
паровоз. Мы опятьпоцеловались, посидели смирно, грустно улыбаясь друг
другу, и поцеловалисьеще раз. Все тише и тише становилось
вокруг, опавшие листья все тихокружились в воздухе и
беззвучно устилали землю, сумерки надвигалисьпрозрачной, но глухой тенью, неслышно,
незаметно, но быстро. Становилосьхолодно и неуютно. Стал накрапывать дождь. - Поедем лучше домой, - сказала
жена. - В гостях хорошо, а дома вселучше, - слабо шутя, добавила она. Мы пошли назад, не оглядываясь, и
нам было больно и хотелось плакать очем-то похороненном. Дома горела лампа и был готов
самовар. Там, за самоваром, совершеннонеожиданно для себя, я вдруг
озлобленно и жестоко, наслаждаясь этимозлоблением, как местью, стал говорить,
придравшись к какому-то пустяку,которого не помнил уже в середине разговора: - ...Не может
быть два человекав плоть едину, это невозможно... Любовь приходит, и любовь
уходит, как все,а нет конца желанию жить... А что они родят
вместе ребенка, так это ещеничего не значит... - Как ничего не значит? - обиженно
и сердито вскрикнула жена. - Так... Да и не родят они вместе,
а только зачинают вместе, а это нето... А родит женщина, кормит женщина и воспитывает
женщина!.. Мужчины дажевоспитывать не умеют, человечество испортилось,
огрубело, обнаглело, сталожестоким потому именно, что много веков воспитывать детей
брались мужчины... Жена смотрела на меня испуганными
глазами, как будто я говорил что-тодурное и стыдное. И именно потому, что я тогда и сам не знал
еще, говорю лия дурное или хорошее, этот
взгляд еще больше раздул во мне чувствоозлобленного протеста. - Мужчина и женщина
встречаются только для наслаждения, а не
длярождения младенцев, - визгливо кричал я, и мне
хотелось что-нибудь ударитьоб пол, и я страдал от этого желания, - и ты это знаешь,
и я знаю, и всезнают. Никто не посмеет отрицать, что, когда он
сходится с женщиной, ондумает только о ней и желает только ее... Это правда!.. И
мужчина не виноватв том, что женщина устроена так, а не иначе... - Так нечего и подходить к женщине! - А ты оттолкни! - тихо и злобно
радуясь, сказал я, скривив губы. Жена побледнела и потупилась. - У женщины сильнее всего инстинкт
материнства, и... - А инстинкт отцовства? - спросила
жена. - Какой инстинкт?! - грубо сказал
я. - Такого инстинкта нет... - У тебя!.. - И нигде... нет его в той полной,
решающей форме, как у женщины...Нигде нет, и у меня нет... - Нет, есть... а ты - урод! - тихо
и злобно выговорила жена. - Ну и пусть... Кто это докажет?..
Да и не в том дело... - Даже у животных, - растерянно
говорила жена и делала руками такоедвижение, будто хваталась за что-то скользкое и твердое. - Глупости! - крикнул я. - Терпеть
не могу этого... Воробушки, голубки,волчица с детенышами!.. Удивительно!.. Да какое же нам
дело до всей этойдряни? Когда человек сделает
что-либо, хуже чего нельзя,
говорят-"зверство". А когда надо разжалобить, сейчас на
сцене "животные"... Ха! Ненадуете! - сказал я со
злобной радостью. - С какой стати я
стануруководиться всякой дрянью вроде воробьев, синиц... и что
там еще!.. Да готже воробей... Он только самку кормит, а посади его в самом
деле на яйца...ни за какие коврижки не сядет воробей на яйца, черт бы его
драл совсем!.. - Так хоть самку же кормит... -
странным жалким голосом сказала жена. - Э, я не о том... - с досадой
сказал я. - Кормит... и я кормить буду,и об этом говорить не стоит... Это слишком справедливо,
просто и хорошо, тутжалость уж одна чего стоит... Но
всю жизнь свою в жертву приносить,перенести все свое "я" в другого человека, в
жену ли, в ребенка... Да скакой стати?.. За что?.. Если ты раба по природе, так тем
хуже для тебя... Ая не хочу!.. - Что ты всем этим
хочешь сказать? - вдруг спросила жена
и тихозаплакала. Я сразу замолчал, и мне стало жаль
ее и оттого стыдно того, что ясказал. Но когда я начал ее утешать, а она все плакала и
отталкивала меня созлым и жестоким лицом, мне стало досадно и обидно. "Ведь не говорил же я, что не
люблю ее, а какое ей дело до того, что ячувствую к ребенку... Чего ей нужно
от меня? Того, чего во мне нет,притворства?.. Не могу же я и мысли свои подчинить
ей..." И тут мне в первый раз пришло в
голову, что и все люди, не одна жена,по какому-то праву хотят подчинить мои мысли своим,
заставить меня верить ичувствовать так, как верят и чувствуют они. И такая злость
охватила меня приэтом, что мне захотелось крикнуть, ударить жену,
бросить в нее чем-нибудьтяжелым и уйти куда-то на край света, от всех людей, от
всего того, что онивыдумали, дурно устроили, признали хорошим и заставляют меня
признать. Ночью я испугался чего-то грозного,
сильнее и больше меня, и, глядя вотьму широко раскрытыми бездонными глазами, стал стыдиться
своей жестокости.И мне казалось, что я никогда не был таким
жестоким и стал таким толькоблагодаря "всему этому", бесцельной путанице,
тяжелой цепи, надетой на своюжизнь, а следовательно, не я виноват в своей жестокости, а
то, что вызвалоее.VII Через месяц мне
пришлось надолго ехать в другой город,
и женаоставалась. Когда я уходил за вынесенным
чемоданом, я заплакал крупнымичастыми слезами. Мысль о том, что я долго не увижу ее,
казалась мне грустнойи тяжелой. Больше я не возвращался к ней. Я приехал в другой город, поселился
в большой и шумной гостинице, пошелв театр, побывал у знакомых людей и у одного из них
пил всю ночь. Я ещетосковал о жене, но все-таки самое приятное в опере,
которую я слышал, влюдях, которых я видел, в песнях, в вине, в путешествии
по железной дорогебыло то, что я был один, что пьесу я мог слушать
и не слушать по своемужеланию, что людей я мог искать именно мне приятных, вина
мог пить сколько яхотел, не думая о том, как на это смотрит другой человек. Везде, в театре, на
улице, в гостях, я широко раскрытыми
глазамисмотрел на всех женщин, и мне казалось, что я их
вижу в первый раз, чтопередо мною снова развернулся богатый, неизмеримо
интересный мир, которыйзакрывала от меня уже давно моя жена собою. Кутеж у знакомого был шумный и
размашистый, кутеж здоровых, сильных и,казалось, свободных людей. Было
так много свободы, веселья, размаха,громкого удалого пения, что становилось душно и тесно не
только в накуреннойдо сизого тумана комнате с выгоревшим воздухом, а как
будто даже во всеммире. Один из гостей громовым и
красиво-веселым голосом спел:
В ста-арину живали де-еды
Ве-еселей своих внучат! Хозяин, покачиваясь, подошел ко мне
и, близко наклоняя свое сухощавоелицо, сказал пьяным и грустным голосом: - А знаешь, мы вот все думаем,
что хорошо - христианство, культура,гуманность там... все... а ведь это - смерть! Именно
тогда и была жизнь,когда человек бродил в лесу, в поле, по колена в
траве, боялся, боролся,убивал, брал, сам погибал... было движение, сила, жизнь, а
теперь... Скучно,брат, сухо... вяло... смерть идет. Он махнул рукой и, слабо улыбаясь,
сказал: - А впрочем, я пьян...
трезвый бы еще подумал, прежде чем сказатьэто... Шалишь!.. Трусы мы все, брат, вот что!.. Да... На дворе была белая, пушистая зима,
мороз отчетливо визжал под ногами,а небо было, как всегда зимой в мороз, особенно бесконечно
чистое, голубое,звездное. Я смотрел на далекий
бледный кружок луны, мимо которогобыстро-быстро бежали облака, и
мне хотелось сильного, бесстрастного,полного, беспечального. Мимо прошла женщина,
торопливо поскрипывая мелкими шагами маленькихног, и сзади я видел тонкий силуэт мягкой круглой
талии, покатые плечи ибольшую черную шляпу над белевшей под волосами у затылка
шеей. Я пошел за ней и долго шел и все
смотрел на мягкую, волнующуюся талию имерцавшую в темноте белую шею. И было что-то приятное
и странное. Я ясночувствовал, что это именно то, что больше всею нужно и мне,
и всему живому.У меня не было ни мыслей, ни слов, а
одно сладкое, тревожно-томительноежелание жить. Женщина легко и быстро скрылась под
воротами большого и черного дома, ая пошел домой, глядя в бесконечный простор, где сияла
бледная, тихая луна.Она стояла вверху, прямо передо мной, и ее
свет наполнял всею меня, иказалось, что в душе моей так же светло, как и
везде кругом в громадноммире. И когда я пришел домой,
я потянулся в постели так, что затрещалакровать, и ясно и сознательно увидел, что мне незачем
возвращаться к жене,что то, что она чувствует, что
"надо" любить и жалеть ее, что
надозаботиться о будущем ребенке именно
потому, что это надо, - вовсе некасается меня, не имеет никакой связи с тем жгучим и могучим
любопытным желанием жить, которое прекрасно,сильнее меня, есть я сам. И сколько я, из трусливой жалости,
ни старался вспомнить жену любимою,дорогою, нужною, сколько ни старался разжалобить
себя, мне все скучно иничтожно вспоминалась она такою, какою была уже
женой. А мне было жгучеприятно вспомнить все встречи наши, когда между нами ничего,
кроме страсти,случайной и свободной, не было. И в эту ночь, и не раз
после мне снилось, что я лежу с
нею намокро-тепловатой траве, обнимаю мягкое, податливое
тело, смотрю в страннопоблескивающие глаза, и широкая,
полная, круглая луна точно подошлаблизко-близко и тут сейчас сквозь
тоненькие, чеканящиеся на ней черныеветочки, неподвижно и таинственно, в упор глядит на
нас. Глядит, молчит ивсе молчит. Во всем было острое,
тревожное и неизмеримо полное наслаждение, иказалось, что времени больше нет. А потом все пропадало,
приходили какие-толюди, было душно и жаль чего-то.VIII После того я видел жену только два
раза. Первый раз, когда
она приехала за мной, остановилась у
каких-тознакомых и пришла ко мне. Она недавно родила и была еще
худая и бледная, сбольшими темными глазами, которые смотрели недоуменно
и пугливо. Мне быложаль ее, хотелось приласкать и обнять, я
чувствовал к ней сладострастноевлечение и нежность. Мы стояли в темных сенях, и не знаю,
что я говорил ей.Что-то очень сбивчивое и совсем не выражающее того, что я
чувствовал и хотелсказать. Наконец она спросила
странным срывающимся голосом: Значит,кончено?.. Я молчал, а она отвернулась, стала
перед какой-то кадкой на колени иизо всей силы укусила себя за руку. Все сердце у меня разрывалось от
любви и жалости; я знал, что мне жальвовсе не того, что она теряет мужа, и знал еще я, что если
обниму ее, скажухоть одно ласковое слово, то это не исправит ничего и не
поможет ничему, асделает все таким же нудным, тяжелым, душным, как было
раньше. Потом я не видал ее три года, а
только, без писем, посылал ей деньги наребенка. Это я делал не из жалости и не
потому, что это было нужно, апотому, что это мне казалось справедливым, и, делая так,
я чувствовал себясовершенно спокойным. Мне пришлось побывать в том городе,
где жила она зимой. Когда поездподходил к полустанку, я прижался лбом к холодному
стеклу и далеко внизу,под насыпью, увидел покрытое белым, ровным,
печальным снегом бесконечноеполе и прижавшийся к белой насыпи смутный остов знакомой
рощицы, уныло, какпризрак, шевелящейся в белой мгле. И тут мне захотелось увидеть жену
так, что прямо с вокзала я поехал кней. Жены не было дома, и я долго ждал
ее в пустоватой, мало женской комнатес узкой железной кроватью. На столе стояла карточка
незнакомого мне студентас красивым и преувеличенно смелым, но неоригинальным
лицом, а под нею янашел альбом стихов, подписанных именем, ничего мне не
говорившим. Внутри меня были радостное, немного
смущенное ожидание и живой интереск тому, что и как должно произойти. Она пришла одна и прямо в
шубке и шляпке подошла ко мне. Лицо
еекрасиво и свежо румянилось от мороза, и от нее пахло
свежестью, холодом ислабыми духами. Было видно, что она, как и
я, не знает, что делать, ивнутренно боится меня. - Здравствуйте, - сказал я
притворно-простым голосом и протянул руку. Она задумалась на минуту, но
все-таки протянула свою; мягкую, знакомую,с длинными тонкими пальцами. - Что вам угодно? - спросила она, и
губы у нее вздрогнули и опустились. - Ничего, ответил я и сразу
почувствовал, что во всем этом нет никакоготрагизма, что все это просто, интересно, а значит, и хорошо,
хотя и кажетсятрудно и неловко. Она опять подумала, и в
остановившихся на мне темных глазах была виднасмутная мысль. Потом она встряхнула головой, сняла шапочку и
шубку, бросилана кровать и стройно стала предо мною в двух шагах. - Ну, как поживаете? - улыбнулся я. - Хорошо, - коротко ответила она, и
лицо у нее не изменило выражениясмутной мысли и насторожившегося вопроса. Я молчал и улыбался. Я очень рад
был ее видеть, слышать знакомый, такмилый когда-то голос. И мне было досадно и
странно, что она не понимаеттого, что понимаю я, и не делается такою же простой,
весело-спокойной. - Кто это? - спросил я, беря со
стола карточку. Жена помолчала. - Мой любовник, -
жестко и мстительно ответила она потом,
и помгновенно вспыхнувшим и отвердевшим глазам я
увидел, что именно с этойминуты, потому что сказала это, она уже ненавидела меня и
мстила. - Разве? - спросил я. - Да, - с жесткой и мстительной
радостью повторила она, не двигаясь сместа и не меняя позы. - Ну и что же, счастливы? - Да, счастлива очень, - ударила
она сквозь зубы. - Ну и слава Богу, - сказал я. Я в самом деле был почти рад и не
желал ей ничего, кроме счастья. Но она вдруг вспыхнула вся и
изо всей силы стиснула зубы. Ей былобольно и обидно, что я спокоен. - Вот видите, - сказал я, - если бы
мы с вами разошлись тогда раньше...после рощи, мы бы увиделись теперь как старые друзья...
потому что за что женам было бы ненавидеть друг друга? Не за
то же наслаждение, которое мыдоставили себе?.. А вот именно потому, что у нас есть общий
ребенок, вы меняненавидите... и глупо это, и жалко! - Вы думаете? - со злобной и
растерянной иронией спросила она и сложиларуки на груди, сжав пальцы. - Еще бы я этого не думал!.. И
ско-олько в одном человеке может бытьзлости и глупости!.. Ведь вы меня не любите теперь? - Конечно. Странно было, что лицо
у нее было такое же неподвижное, злое
имстительное. - За что же вы меня теперь
ненавидите? Она вдруг бессильно опустила руки,
отошла, села на кровать и заплакала.И сразу стала маленькой и жалкой. - Я... головой о стену билась
тогда... - проговорила она. Я встал и подошел к ней со жгучим
желанием приласкать и утешить... - А если бы я тогда остался?.. Ну,
прошел бы год, два, десять... ведьнадоели же бы мы друг другу... ну,
не надоели, так успокоились бы...обратились бы в скучную, однообразную супружескую чету... и
вся жизнь былабы кончена. Я говорил и взял ее за руку. Она
смотрела на меня снизу вверх сквозьспутавшиеся волосы и слезы, текущие по покрасневшим и сразу
вспухшим щекам. - А вот теперь и вы любите
кого-то... опять переживаете все то, чтопережили мы вместе, помните?.. И я тоже... Теперь
у нас впереди как разстолько жизни, сколько молодости и силы. Мы не
убиваем и не укорачиваемжизни. А останься я тогда, все свелось бы только к
воспитанию младенцев да кожиданию смерти... Личная жизнь была бы завершена, кончена,
а вы не можетесебе представить весь ужас этого!.. Это смерть,
гниение заживо!.. Было быстрашно, скучно, мертво... И притом мы все-таки были бы еще
молоды, сильны,хотели бы жить, страстно хотели бы. Мы, как и все
люди, родились в разнойобстановке, жили разно, были и есть существа совершенно
различные, с разнойдушой - имели две разные жизни, и
их нельзя было привести к одномузнаменателю, не исковеркав вконец. - А... - начала она и не
договорила. Я молчал, и мне было хорошо
оттого, что я сказал. Жена задумалась,уставившись черными, еще блестящими от слез глазами в угол. - Что ж... может быть, вы и
правы... - вдруг сказала она и тяжеловздохнула, потом неожиданно робко взглянула на
меня и улыбнулась. Можетбыть, к лучшему... теперь, а... - она опять не договорила. Потом встала и долго поправляла
волосы, а я ждал. - А дети? - не поворачиваясь,
спросила она. - Ну, что дети... - спокойно
и серьезно возразил я. - Они всегдасчастливее с матерью, чем с отцом... - Но нужен же им все-таки отец? - Зачем? - удивился я. - Спрашивает
ли когда-нибудь обо мне мой? - Теперь, конечно, нет... - И не спросит никогда, если
ему не внушить бессмысленной и глупоймысли, что стыдно не иметь под боком
отца. Если, выросши, пожелает онувидеть меня... так, из
любопытства, пусть... мы, может быть, будемдрузьями! - Материальные условия? - тихо
спросила опять жена. - Что об этом говорить!.. Иначе
было бы слишком тяжело для женщины... Алюбить?.. Вы поймите, что любовь приходит без нашего ведома,
не по закону...Ведь это банальнейшая истина, и
приходится ее напоминать всем каждуюминуту... Странно... - Хотите чаю? - вдруг спросила она,
поворачиваясь. Я засмеялся. - Хочу! И она засмеялась, и стала вдруг
такой близкой, простой, доброй, милой. - А ведь мне сейчас, перед вами,
было ужасно весело, - проговорила она,- и в самом деле... что... то есть что, собственно,
случилось непоправимого?Как болезнь, так... Есть и лучше вас, есть! И жизнь хороша
вообще... Это тактолько... не могу я так легко смотреть, как вы! - Жаль, - сказал я. - Да, жаль, - встряхнула она
головой и тяжело вздохнула. Через часа два, когда я уходил,
просто и дружелюбно простившись с ней,в воротах столкнулся со мною высокий и красивый студент,
которого я сейчасже узнал. Он посторонился, посмотрел на меня равнодушно
и прошел. На однусекунду где-то в глубине меня шевельнулось дурное, ядовитое,
какое-то гнилоеи противное мне самому чувство, но сейчас
же и прошло. Мне захотелосьсказать ему что-то бодрое и веселое, ударить по
плечу, улыбнуться. Сталорадостно и легко. "Ревность, самолюбие... -
подумал я, уходя. - Все смеются над ними, акак трудно стать выше их... так трудно, что, веря,
всем сердцем веря, чтоэто дурное чувство, страшно сознаться, что его нет!" Я шел по пустынным длинным улицам,
облитым холодным голубым серебромлунного света и перерезанным резкими черными тенями
от домов, деревьев ителеграфных столбов, и чувствовал себя так легко,
точно свалилась с менякакая-то огромная прилипчивая тяжесть. Я был
рад за жену, за себя, завсякого человека, который может свободно, смело и весело
жить. Я поднял глаза к небу, и предо
мною встал огромный мир, необозримыйбездонный простор, залитый мириадами сверкающих звезд и
потоками радостного,живого, бесконечного света. Михаил Петрович Арцыбашев.
Я хочу вам рассказать историю нашей с женой поездки на море. Мы женаты 6 лет. Мне 30, жене, ее зову Лена 27. У нас есть ребенок, сын, ему 4 года. Не хочу хвастаться но жена у меня просто красавица, и рождение ребенка практически не повлияло на ее фигуру, если только бедра немного округлились. Но это ей только придало сексуальности. Как она говорит, эта красота дарится женщине с годами. С Леной, что мне всегда нравилось в наших отношениях это то что у нас было взаимно понимание, мы не когда не скандалили и не ссорились. Оставлял желать лучшего только секс, он был каким то скованным и однообразным. Но это я как не пытался изменить, не получалось. Что то я отвлекся.
Так вот мы решили завести второго ребенка, а сами понимаете что ближайшие два года об отпуске можно забыть. И мы решили съездить на море. Я взял путевку на базу отдыха со своей работы и мы отправились, оставив сына у бабушки. База отдыха представляла из себя десятка три, четыре отдельно стоящих деревянных домиков, каждый домик состоял из двух отдельных частей с обшей верандой. Мы с женой поселились в правой части домика, а левая осталась пустой, что нас не могло не радовать. Распаковав вещи мы сразу отправились на море по пути захватив полтора литра вина. Было здорово море солнце вино. Все что душе угодно носили по пляжу. Короче после пыльного города, просто рай. Был только один минус на второй день, стало немного скучно просто лежать на пляже.
Вечером второго дня у нас появились соседи трое мужчин. Мы их увидели как раз когда вернулись с пляжа. Они хоть и были достаточно шумные но по виду были порядочные и вежливые. Мы познакомились и они ушли в сторону многочисленных при пляжных кафе. Мы с Леной тоже переодевшись решили посидеть в каком ни будь кафе. Лена одела легкое летнее платьице, оно ей очень шло. Она была в нем очень сексуальна. Лена захотела потанцевать и поэтому мы выбрали кафе где была хорошая музыка и было достаточно уютно. Мы что то заказали поесть и выпить я уже не помню. И сидели наслаждались прохладой вечера потягивая местное вино. Было видно что у Лены щечки раскраснелись от выпитого вина, и ей не терпелось потанцевать. И в друг к нам подходит один из наших соседей, его как и меня звали Андрей, и пожелав приятного вечера попросил разрешения пригласить жену. Я сказал что не против и Лена с радостью согласилась. Соседи сидели в углу кафе поэтому мы их не заметили, но сейчас было видно что они уже были навеселе но не сильно пьяные. Я снова посмотрел на Лену с соседом и отметил что он ее достаточно плотно к себе прижимает и о чем то весело с ней беседует. Не скажу что во мне возникла ревность но что то похожее. Танец кончился и он галантно проводил ее до стола и поблагодарил за танец. Буквально через песню Лену пригласил другой наш сосед его звали Игорь он был самый болтливый и наверно самый привлекательный из их компании. Я украдкой наблюдал за их танцем. И обратил внимание что его руки постоянно движутся по ее спине а одна время от времени опускается жене на попку но это происходило тогда когда жена поворачивалась в танце ко мне лицом. Лена в начале поправляла его руку а потом перестала. По ее выражению лица было видно, что ей это очень нравится. Если бы меня здесь не было, она бы мне наверно изменила. Но почему, то от этих мыслей у меня встал член. Было такое смешенное чувство ревности и возбуждения. Было немного не по себе, мою жену лапает чужой мужик, а я от этого возбуждаюсь. Когда закончился этот танец, Лену сразу пригласил третий сосед, его звали Дмитрий, он из их компании был самый молчаливый и самый здоровый, у него рост был под два метра и плотное тело сложение. Лена в его объятиях выглядела просто мотыльком. Он с самого начала танца сразу положил свою лапищу Лене на попку которая накрыла полностью ее одну булочку. И подкрепленный наверно тем что Лена не сильно протестует стал ее бесцеремонно мять. И время от времени опуская руку чуть ниже попки и прижимая ее сильнее и вверх буквально отрывал Лену от земли. Было видно что ей стыдно от таких откровенных танцев, но то как не очень активно она сопротивлялась понятно что она очень возбудилась и даже закрыв глаза в конце танца прижалась к его плечу. Когда танец закончился, Лена смущаясь и стараясь не смотреть мне в глаза села за стол. Я ее спросил.
Тебе понравилось?
Она покраснела и с небольшой паузой посмотрела на меня, и с виноватыми глазами сказала.
Да, они такие милые, постоянно мне говорили комплименты.
И не только по моему говорили.
Лена вскинула глазки и нечего не ответив выпила воды.
В кафе мы были еще наверно около часа в который Лену еще раз приглашал Игорь, я как раз в этот момент выходил в туалет. И видимо решил воспользоваться моим отсутствием и полопать мою жену. Что и произошло.
Возвращаясь в домик Лена очень приятно обнимала меня и как кошка терлась своим носиком у меня возле уха. Было понятно она была очень сильно возбуждена и у нее игривое настроение. И зайдя в домик сразу набросилась на меня. Такой секс который у нас был, за нашу совместную жизнь можно пересчитать по пальцам. Не скажу что он был очень разнообразным но очень энергичным и темпераментным.
После секса мы повалились на спины и долго не могли отдышаться. У меня же не выходило из головы что возбудил Лену не я, и что не будь меня сейчас она бы сейчас наверно занималась сексом в соседней комнате. Я понимал что если ей представится такая возможность она ей воспользуется. Я взял Лену девственнице, и кроме меня я больше чем уверен у нее не кого не было. Я понимал что все хотят попробовать в жизни все особенно ели это доставляет такое удовольствие. Помня себя, сначала я хотел трахнуть хоть кого, когда попробовал захотелось определенных девушек и в определенных позах и во все дырочки. Короче всегда хочется чего то такого чего ты не побывал, ты фонтанируешь на эту тему и когда тебе подворачивается такая ситуация ты забываешь обо всем на свете. И я захотел поговорить с ней на эту тему. Хотя она всегда избегала подобных разговоров отшучивалась уходила от ответа. А тут видя ее настроение решил попробывать.
Как тебе наши соседи.
Соседи как соседи, галантные мужчинки.
А вот скажи, если бы меня здесь не было ты бы мне изменила, только честно. Я тоже буду отвечать честно договорились. Я вот бы, если ко мне так приставали не выдержал.
Ты бы мне изменил???
Не знаю но если она была также хороша как ты то наверное да.
Я не знаю дорогой, я тебя очень люблю и поэтому я может быть не стала рисковать ради какой то интрижки. Кстати они маня звали к себе когда ты уснешь. Ну так в шутку.
Серьезно, а ты что ответила.
Ничего, что я должна была ответить.
Но тебе хотелось бы попробовать как это с другим мужчиной.
Ну не знаю, наверно нет.
Мы же договорились
Ты точно хочешь откровенного разговора?
Да я бы хотела попробовать с другим. У меня был только ты.
А если я не буду против того чтобы ты попробовала.
Ты что хочешь чтобы я тебе изменила.
Нет, измена это когда в отношения врывается ложь и предательство. А я ненавижу предательство. Но я и не могу не понимать что тебе этого хочется, и если это не произойдет к концу жизни ты будешь винить и меня и себя. Я видел сегодня как тебе понравились ласки других мужчин, ничего особенного в них не было но тебе было приятно потому что ты об этом мечтала. И если ты хочешь я могу тебе разрешить, можешь кого не будь соблазнить, или принять предложение соседей я не буду против. Здесь нас не кто не знает и поэтому все останется только между нами. Считай что на время нашего отпуска я даю тебе свободу. Я очень тебя люблю и хочу чтобы ты хорошо правила время и исполнились твои фантазии.
Наступила пауза, Лена молчала я ее понимал в ней боролось желание и любовь ко мне. Я заметил что пока мы разговаривали я сильно возбудился. Я протянул руку к ее промежности, она была очень возбуждена. Я начал потихоньку ее поглаживать. Какое то время она принимала мои ласки но вдруг она повернулась ко мне.
Ты правда не будешь против?
Я же сказал нет.
А если я сейчас захочу уйти.
Я не стал ей ничего говорить, а просто поцеловал ее. Лена посмотрела мне в глаза, поцеловала и сказала.
Я хочу подышать воздухом.
Вот тут мне стало страшно, я сам толкал жену в чужие объятья, я боялся, что ей будет лучше чем со мной и она захочет уйти от меня. Но остановить ее сейчас, значило обмануть ее, и не известно как она бы отреагировала. Лена начала одеваться, а я лежал и смотрел как это совершенство накинуло свое легкое платьице и поправив прическу направилась к двери. Я не знал что сказать, и не нашел лучше как спросить.
А зачем тебе трусики.
Она так вызывающе посмотрела на меня, и не отводя взгляда, приподняв платье сняла их и вышла. Я лежал с торчащим членом и не знал что делать. Уснуть я все равно не смогу. Я встал и налил целый стакан вина и залпом выпил. Я подошел к окну и украдкой чуть чуть отодвинул шторку и посмотрел. Лена стояла на веранде. Меня это немного успокоило и я лег в кровать. Не знаю сколько прошло времени, но вдруг я услышал веселые голоса наших соседей. Поднявшись на веранду и немного притихнув они подошли к Лене и поинтересовавшись где я и пригласили ее к себе. Видимо ее долго упрашивать не пришлось, хотя я надеялся что она откажется, я услышал голоса за стеной. Я даже и не знал что здесь такая слышимость. А приложив ухо к стене было все отчетливо слышно. Ей предложили выпить вина и видимо она его выпила. Я не различал голоса мужчин но голос жены я слышал отчетливо. Мужики видно не плохо догнались за оставшееся время, так как вся их учтивость утонула в выпитом.
О да мы без трусиков. Какая у тебя превосходная кожа. Давай-ка мы снимем платьице. Да не прикрывайся ты превосходна.
Кто первый, тогда я.
И буквально через некоторое время послышался скрип кровати и стоны жены. Потом стоны стали более приглушенные наверно ей дали в рот. Я не выдержал и только взявшись за член кончил. За стеной было слышно что ее используют по полной программе. Я слышал как ей говорили встать раком, раздвинуть ноги, открыть рот, и тому подобное. Я сбился со счету сколько у Лены было оргазмов тогда она особо сильно стонала. Но вдруг я услышал как кто то сказал.
Дай-ка масло из холодильника, я ее в попочку возьму. Тебя муж еб-т в жопу.
Лена начала протестовать но по моему их это мало интересовало и в скоре я услышал стон боли. Мы не разу не занимались туда, она не хотела. Но через некоторое время скрип кровати и стоны возобновились видимо ее уже драли в попку. И я снова кончил. Партнеры менялись, я слышал как кончив кто то из них говорил кто следующий. Уже ближе к двум часам ночи, ее остался трахать только один потому что слышался храп. Он достаточно жестко и односложно разговаривал с Леной заставляя ее вставать в разные позы. Мне показалось что это Дмитрий. А в конце велел ей принести самой масло и встать раком. Она попыталась сначала по возражать но потом снова послышались стоны и скрип кровати. Лена даже не стонала она вскрикивала. Потом я услышал.
Ну до завтра. Ты классная девочка. Мужу привет.
И буквально через минуту вошла Лена. Она широко расставляла ноги и посмотрев на меня туманным взглядом зашла в ванную. Я сразу зашел за ней. Она выглядела ужасно, волосы растрепаны и на них подсохшая сперма. Когда она сняла платье, ее промежность была красной и натертой. Она аккуратно подмылась и попросила принести крем. Я ей сказал что я сам помажу и отнес ее в кровать. Да там было все разворочено, видимо члены у них были не маленькие. Анальное отверстие было тоже красным, и когда я его смазывал у меня спокойно погружались туда два пальца и продолжала вытекать сперма. После того как я ее смазал. Лена первый раз посмотрела мне в глаза и заплакав сказала.
Прости меня дорогой, я шлюха да?
Я тебя люблю, спи.
И она обняв меня буквально сразу уснула.
Утром жена проснулась и пряча глаза и смущаясь пошла в душ. Пока она мылась было слышно проснулись соседи и шумно обсуждали вчерашний вечер и Лену. Когда она вернулась из душа и услышала какая здесь слышимость и поняла что вчера я все слышал.
Ты вчера все слышал.
Как стыдно, я не хочу выходить от сюда.
Успокойся дорогая нас здесь некто не знает. Тебе было хорошо? И это самое главное.
Я слышал они тебя звали на два дня поехать на яхте.
И что ты ответила.
А ты хотела бы поехать?
Лена молчала но было видно что она не решается сказать мне что хочет, а может и правда поехать с неизвестными мужиками неизвестно куда было неправильно. Но мне было интересно и очень возбуждало пойдет ли она на это.
А если я не буду против, поедешь.
Я же сказала нет, или ты хочешь чтобы твою жену трахали кому не лень.
А тебе самой этого не хочется? Не хочется побыть свободной женщиной?
Ты хочешь чтобы я поехала?
Нет ты не поняла, я хочу чтобы ты не стеснялась и если ты хочешь ехала и получала удовольствие, на время отпуска я даю тебе свободу, только будь аккуратнее.
А как же ты, ты что останешься один.
Я уже большой мальчик или ты боишься что я тебе буду изменять. Не волнуйся не пропаду. Кстати ты как себя чувствуешь после вчерашнего?
Нормально.
Так ты поедешь?
Она посмотрела так на меня что я не стал больше задавать ей вопросов.
Ладно пошли позавтракаем.
После завтрака мы пошли на пляж. В метрах трехстах от нашего пляжа стояла достаточно большая Яхта. Я обратил внимание как она искоса посматривает в ту сторону. А где то через час, я как раз плавал в море к ней подошел один из наших соседей и о чем то с ней поговорил. Когда я вернулся Лена сидела как будто ничего не произошло.
Что он тебе сказал.
И что ты сидишь.
Я не поеду.
Наступила пауза. Я тоже молчал. Я знал что в ней все борется и не стал ей мешать. Но вдруг она сказала.
Я боюсь. Он мне сказал что заплати тысячу долларов если я поеду. Но я же не проститутка.
Но тебя это возбуждает, я вижу у тебя гусиная кожа, она у тебя всегда когда ты возбуждена. Иди а то потом будешь жалеть. Иди я буду тебя ждать, я тебя люблю и надеюсь ты это будешь помнить.
Лена посмотрела мне в глаза и пододвинувшись ко мне поцеловала меня в губы.
Я тебя люблю. Ты меня простишь?
Я не ответил только многозначительно улыбнулся Лена прихватив свое платьице пошла в сторону яхты. Ее на лодке перевезли на яхту. Яхта стояла неподалеку от берега еще часа три наверное, были иногда видны силуэты людей но ничего конкретного видно не было. А потом поднялись паруса и через какое то время скрылась за горизонтом.
В этот день я какое то время думал обо всем об этом а потом снял какую-то бабу и трахал ее всю ночь. Лена вернулась только на четвертый день. Ее привел сосед, и посмотрев на меня сказал вот возвращаем в целости и сохранности. Лена зашла и села на кровать рядом со мной.
Нормально.
Как провела время.
Бурно. Ты меня ненавидишь.
С чего ты взяла.
Она замолчала.
Я не стал преставать к ней с расспросами, хотя очень хотел узнать что и как в подробностях. А она ничего не говорила. Мы приехали домой из отпуска. Она какое то время была немного молчалива но потом все стало на свои места. После отпуска наш секс изменился в лучшую сторону. Отверстия у Ленки разработали конечно прилично я иногда по долгу не мог кончить из за отсутствия трения, мой болтался как в ведре. Мне не очень было удобно предлагать ей те виды секса которыми мы до этого не занимались. Но мне хотелось ведь она занималась этим с другими. Но как не странно Лена очень легко на это согласилась и с радостью подставляла попку и даже глотала сперму, хотя ей это раньше не нравилось. Я даже стал подумывать о каких ни будь новых экспериментах, но не решался их предложить. В принципе мне было все ровно как и куда заниматься сексом главное чтобы он был разнообразным и возбуждающим.
А через какое то время Лена сказала что беременна. И срок ее приходился как раз на наш отпуск. Мы оба понимали что скорее всего она беременна не от меня но все равно решили оставить ребенка. После рождения ребенка мы не когда не поднимали этот вопрос. Пока Лена была беременна мы не занимались сексом, а когда стало можно в ней будто что то взорвалось, она постоянно хотела.
Как то раз мы поссорились по какой то банальной причине что то она должна была сделать по моему занести мои бумаги в соседний дом, я не успевал и попросил ее а она забыла. Я вспылил начал кричать, а она опустив глаза сказала так тихо извини и опустившись на колени стала делать мне минет. Я был еще зол и в пылу я насадил ее голову до упора на член, я даже испугался за нее. Но удивительно она сама стала насаживаться на член принимая его глубоко в горло. А когда я начал кончать она погрузила его в горло и стала глотать. Ее горло можно сказать сдоило меня. Потом когда я успокоился я спросил ее где она этому научилась. На что она мне ответила что на яхте. И что там в месте с ней была профессиональная проститутка которая ее многому научила и помогла там на яхте. И что ей пришлось научится ускоренно потому что ее постоянно так брали в горло. И вообще их брали как хотели и куда хотели.
Время от времени Лена мне начала рассказывать что было на яхте. Я удивлялся все больше и больше потому что с ней там обращались как с обыкновенной шлюхой. Как она сказала что там было десять пассажиров и четыре члена экипажа и что все ее трахали как хотели. И как она мне призналась ее это даже возбуждало. Нас так возбуждали ее рассказы что потом у нас все заканчивалось просто потрясающим сексом.
Оказывается когда я седел на пляже и наблюдал за яхтой ее уже трахали два подвыпивших пассажира, которых она даже не знала. В принципе их с Виолой, так звали проститутку, все четыре дня почти не переставая трахали, когда пассажиры уставали их отправляли удовлетворить команду или устроить шоу. Больше всего им нравилось несколько аттракционов. Когда узнали что у одного из матросов просто гигантское достоинство, то просили его при них трахать их по очереди в попку и наблюдали как они корчимся от боли и унижения. А один раз после такого траха им горлышками в попу засунули полную полулитровую бутылку минералки и держали так пока она вся не вольется в их кишки. Как она сказала что это очень больно и необычно. Особенно когда они сидели свесившись попками за борт и выстреливали, именно выстреливали ее из себя.
Или заставляли их устраивать их лесбо шоу. И трахать бруг дружку пальцами рук или подручными предметами.
С одной стороны меня все это сильно возбуждало, ну ее рассказы, как и что они там делали а с другой стороны когда возбуждение спадало я очень сильно ревновал.
Как то мне Лена призналась что хотела бы попробовать все это еще раз, и у меня это не как не выходило из головы. Я сам толкнул ее на это а теперь сам же мучаюсь. Я разбудил в ней шлюху, наверное это есть во всех женщинах только это все в них зажато в разнообразные рамки, приличия, воспитания и т. д. А вы как думаете?
