Пожалуй, наиболее известным высказыванием Карла Ранера (Karl Rahner) является фраза, сказанная им в одном из интервью: «Либо христианин будущего будет мистиком, либо его не будет вообще…». Впрочем, эти слова не были призывом к круглосуточной медитации и созерцанию. Для Ранера – иезуита, живущего по игнацианскому принципу поиска Бога во всем – мистицизм – это способность видеть глубину, духовную тайну, которая является фундаментальной составляющей каждого бытия. Трансценденция в его понимании – это измерение, ведущее вглубь, а не вверх; вглубь, то есть к наиболее существенному и главному. Мистицизм означает понимание того, что корень каждой, даже наименьшей вещи углублен в тайну, из которой все мы черпаем.
С полной уверенностью Ранер говорил о мистицизме в ежедневных делах, о мистике самых серых будней. Более того, он утверждал, что этот трудный для понимания «мистицизм» будничной жизни «будет признан сутью христианства». Он подчеркивал, что существует особенная благодать повседневности – Божий дар, заключенный в самых обычных событиях серой жизни, уловимый до тех пор, пока продолжается их обыденность. Открытие этого измерения он называл настоящим «коперниканским переворотом» в современной набожности.
Этот переворот заключается в открытии того, что обыденность, – с виду поверхностная, сугубо «светская» и «мирская», имеющая мало общего с Богом или даже отдаляющая от Него – имеет глубинное измерение, она наполнена, она может быть наполнена Богом и Его благодатью. Если христианин переживет такой переворот в своей духовности, ему уже не придется убегать от повседневности к высшим сферам духа, он сможет переживать свою веру внутри нее. Он сможет жить верой в своей будничности. Ранер говорил: «Мы не должны просить Бога: „сделай из моего будничного дня святой день”, а наоборот: „сделай так, чтобы мой будничный день остался будничным”».
В этом понимании будничность сама по себе становится местом встречи с Богом, шансом на принятие Святого Духа и Его благодати. Бог не далеко, а близко. Ведь как говорил св. Павел на афинском ареопаге, «хотя Он и недалеко от каждого из нас: ибо мы Им живем и движемся и существуем» (Деян 17,27-28). Это один из моих любимых библейских отрывков, на который обратил мое внимание в студенческие годы один священник, паллотин о. Зигмунт Зимлинский. Раз уж «мы Им живем и движемся и существуем», то встретиться с Богом совсем не так сложно, как нам кажется. Для христианина все может стать действием благодати.
Живя верой, уже не нужно избегать земных дел (ранее с пренебрежением называемых «делами мира сего»). Сегодня, по словам Ранера, необходима вера, любящая землю. В этом был уверен также цадик из Гуры Кальварии , который когда-то сказал: «я часто слышу, как люди говорят: „Я отвергаю этот мир”. А разве этот мир твой, что ты можешь отвергнуть его?».
Мир не должен быть препятствием для верующего человека – как еврея, так и христианина (как раз в этом между нами нет различий). Ведь мир сотворен и спасен Богом. Христианин в особенности должен относиться к миру по-дружески. Ведь мы верим, что Бог захотел стать простым человеком и жить как мы. Он не избегал человеческого мира, а сознательно избрал этот мир с присущей ему конечностью, скоротечностью и рутиной.
В течение многих лет даже великие святые не видели возможности освящения для светских христиан. Существовавшее мнение четко выразила св. Екатерина Сиенская, которая, отвечая на просьбу одного адвоката из Флоренции стать его духовным руководителем, поставила два условия для своего согласия: ее собеседник должен вначале оставить свою семью и профессиональную деятельность. Это, безусловно, не влияет на тот факт, что она была великой святой, но…
Сегодня даже о монашеском призвании не говорится, как об уходе из мира. Ведь монахи и монахини призваны, даже если они находятся за стенами своих монастырей, молиться в намерениях всего мира, а не заниматься своим личным освящением. Тем более светский христианин, который в силу своего положения, погружен в повседневные дела призван к тому, чтобы в своей светской жизни преодолевать чувство собственной ограниченности. Ранер писал: «Мирянин только тогда становится хорошим христианином, когда любит мир, людей и историю, и в ее голосе слышит голос Бога».
Благодать повседневности, повседневность благодати
Однако, возможно ли то, о чем пишет немецкий богослов? Можно ли переживать повседневность как благодать? Возможно ли открыть всю свою жизнь перед Богом?
Вопреки принятым взглядам, суждение Ранера находит подтверждение в реальности. Конечно, это не касается «традиционного» христианина. Традиционно и вместе с тем очень четко в нашей набожности разделяется религиозное и мирское. Хотя встречаются и другие взгляды. Подобные мысли можно услышать, например, при углубленном анализе «обновленной» религиозности, присущей членам церковных общин и движений духовного обновления. «Я ведь не могу разделиться на две части, чтобы сказать, что во мне религиозное, а что нет», – ответил социологам из Варшавского университета один опрашиваемый молодой человек. Тем самым он как нельзя лучше выразил мысль Ранера, что религиозность не является аксессуаром человеческой жизни, который дополняет ее, так называемым религиозным измерением, а проникает во все его измерения.
В выводах упомянутых исследований Мирослава Грабовская представила «обновленную» религиозность следующим образом: «Нет уже мирского и святого, жизни по будничному и воскресному обряду. Вся жизнь открыта для сакрум . Это, безусловно, не означает, что все сакрально. Это означает, что все может быть сакральным, поскольку нет областей исключительно мирских. В спокойном размышлении или горячем споре, в храме или на улице, в общественной или семейной жизни перед нами может появиться лицо Христа, которое является для нас неизбежным вызовом. Не отдельная сфера жизни (например, церковные практики), а каждое событие святое». Наблюдается потрясающее сходство между этими социологическими выводами и богословскими размышлениями Ранера, решающим фактором при этом является совершенно иной подход к жизни, выплывающий из сознательной веры.
Такой подход, в частности, является углублением важного аспекта традиционной религиозности, особенно народной, которая стремилась освятить весь мир. Хорошо известные нам кресты и каплицы, стоящие вдоль дорог или на полях – наилучшим образом выражают это. Даже в поведении кое-где сохранился этот аспект – молитва перед едой, знак креста на хлебе перед тем, как разрезать его, снятие шапки перед храмом, когда человек проходит или проезжает мимо него (даже в городском транспорте). Народная религиозность старалась открыть перед Богом дверь повседневности, в то время как в мелкобуржуазной религиозности перед Ним закрыли дверь, определяя место Бога в узко понимаемой сфере сакрум.
Поиск Бога в повседневности ведет к ее преображению – не потому, что мы начнем поступать иначе, а благодаря тому, что иначе будем на нее смотреть. Здесь просматривается аналогия с отношением, которое проявил к пострадавшему человеку милосердный Самаритянин из евангельской притчи. Он попал в ту же ситуацию, что и другие люди – священник и левит, которые проходили мимо раненного. Но только он взглянул на эту ситуацию с любовью, с сочувствием, только он «увидев его, сжалился» (Лк 10,33). Перебинтовал раны пострадавшему, отвез его в гостиницу и позаботился о нем. Таким образом, говорит Иисус, только этот Самаритянин на самом деле «оказался» ближним попавшему в руки разбойников. Священник и левит тоже были его ближними, но в своей повседневной жизненной ситуации не сумели этого проявить – препятствовал им в этом их взгляд на мир. Милосердный Самаритянин смотрел на мир по-другому, глубже – благодаря чему увидел больше и оказался более человечным.
Таким образом, повседневность можно понимать как своеобразный тест веры, проверка ее глубины и подлинности. Хотя Бог не приходит в нашу повседневность извне, чтобы ее преображать – Он молчаливо присутствует в ней с самого начала – мы обычно равнодушны к этому молчаливому присутствию. Как говорит Ранер, мы заглушаем голос, доносящийся к нам из глубочайших уровней нашего существа, потому что наши «сердца засыпаны» грудами обыденности, скептицизма, язвительности и отчаяния и таким образом мы замкнуты в ограниченности, в конечности, в разочаровании, в нищете, в безнадежности усилий.
Как открывать «засыпанные сердца», как находить Бога в обыденности, если ее духовное измерение не так просто увидеть? Нет простого рецепта. «Мистика повседневности – это благодать, благодать во всей полноте», – писал Ранер. Первым шагом к открытию засыпанного сердца является осознание собственной несостоятельности и слабости, искренность в молитве: «верую, Господи! Помоги моему неверию» (Мк 9,24). Главное – соответствующий подход к жизни – с верой. Такое отношение не приводит к тому, что существенно изменяется внешняя действительность, а к тому, что изменяется взгляд на действительность, изменяется ее восприятие – человек замечает более глубокое измерение. Ведь христиане видят тот же мир, что и другие люди. Видят тот же мир, но смотрят на него (или должны смотреть) по-другому.
А что означает: смотреть на мир по-христиански? Это значит увидеть в нем что-то, чего обычно не видно; смотреть вглубь, в тайну; это значит, как говорит архиепископ Альфонс Носсоль в книге Być dla, czyli myś leć sercem (Быть для, то есть думать сердцем ), смотреть с верой, которая видит иначе, с надеждой, которая видит дальше, с любовью, которая проникает глубже. Смотреть по-христиански значит видеть, как написал Слуга Божий Иоанн Павел II в апостольском послании Tertio millennio adveniente (Наступающее третье тысячелетие ), что в повседневном человеческом опыте уже «взращиваются… ростки окончательного спасения, которое наступит в конце времен». Будучи учениками и последователями Иисуса, мы призваны особым образом к тому, чтобы воспринимать этот мир с необычной любовью – «как Христос возлюбил нас».
Кардинал Лео Суененс (Leo Suenens) написал утреннюю молитву, которую я часто повторяю: «Я хочу смотреть на мир глазами, исполненными любви; видеть сквозь то, что только внешнее; видеть Твоих детей такими, какими Ты сам их видишь, и замечать в них то, что хорошее (…)». Эти слова – прекрасное предисловие к повседневным обязанностям, которые кажутся серыми и монотонными. Если кто-то мучается чувством, что он снова будет выполнять ту же скучную работу; снова будет встречать тех же людей; что он «обречен» зависеть от их настроения, странностей и слабостей (а они от его!); если знает, что не прыгнет выше своей головы; что множество обязанностей этого дня выше его сил, и, скорее всего, своим недовольством по этой причине, он будет вызывать недовольство у других – тогда стоит помолиться, чтобы взглянуть на людей, которых мы встречаем, на наши отношения и всю повседневность по-другому: с любовью, «так как Ты сам их видишь»; попытаться смотреть на реальность Божьими глазами.
Что произойдет с нашей ежедневной жизнью, когда мы сможем иначе смотреть на мир, «очистить» засыпанные сердца? Изменится немного, и невероятно много: немного, ведь повседневность останется повседневностью; а невероятно много, поскольку в серой повседневности, как ни парадоксально, мы испытаем Божью благодать.
Обыденность есть и останется бременем, крестом. Она была и будет серой, не станет вдруг цветной. Но так как улыбка одного человека может сделать наш самый хмурый день светлым, так сознательное исполнение каждодневных обязанностей даст способность увидеть, что в них тоже есть Бог и Его благодать – такая повседневная, обычная, маленькая, незаметная благодать. Но все же это благодать – Его дар…
Божью благодать мы получаем не только в таинствах, не только в моменты великих вдохновений, но и в повседневности. Благодать повседневности – это не «дешевая», худшая или серая благодать, это благодать, которую просто труднее заметить. Как говорится в известном фрагменте послания к Римлянам, «когда умножился грех, стала преизобиловать благодать» (Рим 5,20). Я глубоко уверен, что эти слова относятся также к переживанию повседневности. Существует повседневный грех, значит и повседневная благодать. И эта повседневная благодать сильнее повседневного греха.
В это тяжело поверить. Но давайте посмотрим на отношения родителей к детям. Даже те, у кого детей нет, прекрасно знают, что в течение дня родители иногда бывают сыты по горло своими детьми: потому что они нашкодили, потому что шумят, потому что просто невыносимы, потому что ссорятся, потому что, потому что… А когда детки ложатся спать, родители только и думают о том, какие они милые – даже в огонь за ними прыгнули бы. Именно в этот момент мы начинаем смотреть шире. Заканчивается день, и мы смотрим на все события глобально, а не с точки зрения того или иного проступка ребенка, собственной усталости, раздражительности или чрезмерной заботы. Тогда видно, что добра намного больше, что благодать сильнее греха, а добро существеннее и привлекательнее, чем зло. А для этого необходимо остановиться! В спешке этого не заметишь...
Не что, а как…
Решение проблем с повседневностью не состоит в изменении того, что мы делаем, а в изменении того, как делаем. Существенной чертой обыденности является то, что нам кажется, будто мы в ней несвободны, обречены на выполнение дел, которых часто не хотим. Однако мы остаемся свободными, когда речь идет о выборе нашего подхода к этим делам. Важно, как мы относимся, в том числе и к неприятному, изнурительному и трудному. Английский богослов Дональд Николл (Donald Nicholl) отмечает, что повседневная жизнь – это духовные упражнения: «Каждое событие повседневной жизни является водой для мельницы святости». От нас зависит, сможем ли мы им воспользоваться.
Важен не род выполняемых занятий – каждый наверняка знает счастливых уборщиц и несчастливых программистов или врачей, когда-то с таким трудом поступивших на факультеты, о которых так сильно мечтали. Можно быть счастливым и быть близко к Богу не зависимо от выполняемой работы; и быть несчастливым неудачником и отдаляться от Бога, выполняя ту же работу. Разница состоит в нашем отношении к ежедневным обязанностям – один человек постоянно жалуется (по разным причинам – потому что все монотонное и скучное, или слишком много работы, и он все время не успевает…), другой выполняет эти дела с убеждением, что именно так и должно быть, и что он на своем месте.
Свыше 18 веков назад так писали о последователях Христа: «Христиане не отличаются от других людей ни страною, ни языком, ни житейскими обычаями […] и ведут жизнь, ничем не отличную от других людей […]. Следуя обычаям местных жителей в одежде, пище и во всем другом, они ведут удивительный и поистине невероятный образ жизни». Это фрагмент Послания к Диогнету , написанный вероятнее всего в конце II века. Хотелось бы и о современных христианах сказать: их повседневность такова, как и у других людей, но то, что они переживают ее таким чудесным и парадоксальным образом показывает, что их жизнь имеет неповторимое содержание и смысл. Они другие, хотя, кажется, что такие же. Хотя они и выполняют те же действия, внутри они другие. И это видно внешне…
Кто-то скажет: легко говорить об этом, а как это сделать на практике? Разумеется, с практикой тяжелее – я с самого начала говорил, что у меня с ней больше проблем, чем с теорией. Попробую, однако, быть более конкретным. И снова на помощь приходит хасидская мудрость. Когда умер великий раввин Моше из Кобрыня, у одного из его учеников спросили: «Что для твоего учителя было самым важным?». Тот задумался и ответил: «То, чем он занимался в данный момент»… Великий христианский мистик четырнадцатого столетия Мейстер Экхарт говорил почти то же: «Мудрость заключается в исполнении простой обязанности: исполнять ее от всего сердца и обретать в этом радость».
В этих словах можно заметить эхо слов св. Павла: «Итак, едите ли, пьете ли, или иное что делаете, все делайте во славу Божию» (1Кор 10,31). Поэтому теперь речь пойдет о земных вещах. Однако вначале небольшая классификация. Нет универсального христианского способа переживания действительности и оценки ее роли в духовной жизни. Христианин может убегать от действительности; может пытаться освящать ее «снаружи»; и, наконец, может ее принимать и жить ею. Осознавая, что в человеческой жизни эти три поведения взаимно переплетаются, я хотел бы описать каждое их них.
Такими различными способами христианского переживания действительности являются:
Бегство от повседневности (целью становится освящение вне повседневности);
Сакрализация повседневности (целью является освящение в повседневной жизни);
Согласие с повседневностью (целью становится освящение при помощи повседневности).
Первый из этих способов мышления и христианской жизни предполагал, что повседневность (шире: земные дела) плохи. Из этого следовал вывод о необходимости избегать их – чем дальше, тем лучше. Ежедневным обязанностям нужно было посвящать столько времени, сколько требовала крайняя необходимость, а затем посвящать себя делам, которые действительно могли выражать величие человеческого духа и представляли собой достойный ответ на Божий призыв. Повседневность при этом была только препятствием в христианской жизни и никоим образом не могла стать путем к святости. Поэтому так трудно было достичь святости светскому человеку – живущему в семье, вынужденному заботиться о средствах на существование, он по определению не мог заниматься тем, что на самом деле достойно христианина. «Были два мира: земной, мирской, в котором должен находиться обычный человек, желает он того или нет, и религиозный, который в существовавшем понимании был иным, дополнительным, принадлежащий, прежде всего, священникам и монахам», – описывал Ранер. Сакрум четко отделялось от профанум. Святыми могли стать практически только те, кто убегал от земного мира, потому что только они находились в сфере сакрум.
Во втором способе переживания действительности также считалось, что обыденность относится к сфере профанум, поэтому ее необходимо изменить, как бы присоединить к сфере сакрум. Однако представители этого течения не считали повседневность чем-то плохим, не хотели убегать от нее, они старались ее освятить. Под «освящением повседневности» подразумевали в основном молитву и умерщвления, только вскользь упоминая о необходимости исполнения мирских обязанностей. Все сводилось к тривиальной, но такой повседневной конкретной форме: например, процесс чистки картошки можно было «сакрализировать» путем жертвования этого действия в каком-то намерении, воспринимая его как умерщвление или сопровождая его тихой молитвой либо пением набожных песен. Сама по себе чистка картошки не могла быть выражением духовности; такое действие, даже выполненное с наибольшим усердием и профессионализмом, не могло принести человеку духовной пользы.
Разница между первым и вторым стилем духовности, я думаю, заметна. В обоих случаях чистка картошки относится к мирской, а для некоторых, почти языческой, сфере нашей жизни. В первом случае от этого нужно как можно быстрее избавиться, чтобы предаться молитве; во втором случае уже появляется рецепт, как на это мирское действие «поставить печать святости», придавая ей какое-то религиозное значение.
Третья духовность – принятие повседневности и поиск в ней самой измерения духовной глубины – хотя и не является изобретением двадцатого столетия, на практике она существовала и раньше, но в богословском понимании могла появиться в христианской мысли только с богословием земных реальностей. В этом течении богословских размышлений за исходную точку была взята мысль, которая присутствовала во втором из упомянутых стилей духовности (что земные дела не плохи по определению и их можно переживать по-христиански), и развита до преодоления разделения сакрум-профанум. Мир уже перестал быть разделенным (или расколотым) между тем, что святое и тем, что мирское. Богословы поняли, что все может быть святым. И более того, все, что делает верующий человек, должно быть святым – именно по причине того, что он (или она) это делает. Действие может быть банальным, но самое важное, хорошо его выполнить…
В этом менталитете обыденность – по крайней мере, потенциально, – наполнена Божьей благодатью. Разницу между вторым и третьим стилем духовности наиболее четко сформулировал выдающийся французский богослов, доминиканец Мари-Доминик Шеню (Marie-Dominique Chenu), определяя ее как попытку «сакрализации» мирских дел или их «освящения»: «Когда мирское переходит во что-то сакральное, тем самым оно перестает быть мирским; когда становится святым, остается мирским». Другими словами, во втором случае чистка картошки в результате прочтения молитв или совершения других религиозных практик человеком становилась действием другого разряда (переставала быть мирским действием, а становилась освященным), в третьем случае оно остается простой чисткой картошки – обыденным действием, но не банальным, повседневным, а таким, которое помогает идти по пути святости.
Надпись на вратах рая: «Считающих себя святыми, просьба не беспокоить»
Не все святые, кто ходит в церковь.
Английская пословица
Святость как качество личности – способность наладить идеальные отношения с Богом, избавиться от всех дурных качеств, иметь реальную чистоту сердца, в котором нет зависти и гордыни.
В давние времена жил один Человек. Святость его была так велика, что ей удивлялись даже ангелы, и нарочно сходили с неба, чтобы посмотреть: как, живя на земле, можно так уподобиться Богу? А сказали однажды ангелы Богу: — Господи, даруй этому человеку дар чудотворения! — Я согласен, – отвечал Господь. – Спросите у него, чего он хочет. И спросили ангелы святого: — Хочешь ли ты одним прикосновением рук дарить здоровье? — Нет, – ответил святой. – Пусть лучше Сам Господь творит это. — Не желаешь ли ты иметь такой дар слова, силой которого ты бы обращал грешников к покаянию? — Нет, это дело ангелов, а не слабого человека. Я молюсь об обращении грешников, но не обращаю. — Может, ты хочешь привлекать к себе сиянием добродетели, и тем прославить Бога? — Нет, привлекая к себе, я буду отвлекать людей от Бога. — Чего же ты хочешь? – спросили ангелы. — Чего мне еще хотеть? Да не лишит меня Господь милости Своей! А с ней у меня все будет. Но ангелы продолжали настаивать. — Хорошо, – отвечал святой, – Я хочу творить добро так, чтобы самому об этом не ведать. Ангелы смутились, но потом решили, что тень этого человека, которую он не видит, тоже может исцелять больных, облегчать на земле скорби и печали. Так и повелось с тех пор: где бы ни появлялся этот святой, тень его покрывала зеленью вытоптанные дороги, возвращала воду высохшим ручьям, под ней распускались цветы и высыхали слезы людские. А святой просто ходил по земле, распространяя вокруг себя добро, сам того не ведая.
Святость – это когда налажены идеальные отношения с Богом. Святость есть сущность Бога. Святость Бога – это любовь, всемогущество, премудрость, праведность, слава, величие и верность Бога. Святость всю жизнь стремится к Богу, стремится в материальном мире обогатиться добродетелями и, соответственно, избавиться от порочных качеств личности. Долго среди людей порочность не скроешь. Уши зависти, ненависти, гнева, и злобы всегда торчат, как ни прикрывай их доброжелательностью и дружелюбием.
Одна секунда общения со святым человеком способна в корне изменить жизнь другого человека. Святость говорит от чистого сердца, от нее идет истина, слова ее весомы, попадают прямо в сердце, поэтому запоминаются и побуждают действовать. Для святости безразлично в какой конфессии находится человек. Условие святости – реальная чистота сердца.
Существует 26 черт характера святой личности:
- 1. бесстрашие
- 2. чистота сознания
- 3. развитие духовного знания
- 4. благотворительность
- 5. самообладание
- 6. совершение жертвоприношений
- 7. изучение «Вед»
- 8. совершение аскез
- 9. простота
- 10. ненасилие
- 11. правдивость
- 12. отсутствие гнева
- 13. самоотречение
- 14. спокойствие (умиротворенность)
- 15. отсутствие стремления искать недостатки в других
- 16. сострадание ко всем живым существам
- 17. отсутствие алчности
- 18. мягкость (доброта)
- 19. смиренность
- 20. решимость
- 21. целеустремленность
- 22. всепрощение
- 23. стойкость
- 24. чистота
- 25. отсутствие зависти
- 26. отсутствие стремления к почестям (скромность)
В Бхагавад Гите (16, 1-3) сказано: «Верховный Господь сказал: Бесстрашие, очищение своего бытия, совершенствование в духовном знании, благотворительность, владение чувствами, совершение жертвоприношений, изучение Вед, совершение аскезы, простота, отказ от насилия, правдивость, негневливость, самоотречение, спокойствие, отсутствие стремления злословить, сострадание ко всем живым существам, отсутствие алчности, мягкость, скромность, решимость, целеустремленность, способность прощать, стойкость, чистота, отсутствие зависти и стремления к почестям — таковы, о сын Бхараты, божественные качества праведных людей, наделенных божественной природой».
Интересно, что человек, достигнув совершенства в одном из этих качеств личности, вытягивает за собой все остальные, приобретает широту сознания святости. При этом следует знать, что у каждого качества личности есть четыре разных проявления. Например, Чистота сознания:
Духовная — Достичь способности видеть Бога и полного осознания себя как Его слуги. В благости — Развить в себе качества святой личности. В страсти — Считать своё сознание очень чистым, постоянно указывая всем на это, и гордиться своей учёностью. В невежестве — Из невежества считать себя Богом или Его реинкарнацией, не понимая, какие качества присущи Богу и какие его частичкам.
Другой пример: Умиротворение: Духовное — Тот, кто постиг Господа — достигает умиротворения. В благости — Умиротворение это наслаждение миром в самом себе. В страсти — Человек становится умиротворённым, испытывая временное материальное счастье. В невежестве — Испытывает умиротворение под действием сна, одурманивающих веществ, плотского удовольствия, в ущерб самосовершенствованию.
Сострадание: Духовное Преданный Бога проявляет сострадание к тем убогим душам, которые лишены духовного знания, и просвещает их, чтобы помочь обрести духовное знание. В благости — По мнению прославленных своим великодушием святых, тот, кто испытывает боль при виде чужих страданий и радуется чужому счастью — тот обладает состраданием и исповедует вечные заветы религии. В страсти — Проявлять жалость только к близким людям и не замечать страданий всех остальных. В невежестве — Привязывать человека к порочной деятельности, из-за невежества, думая, что ему это поможет. По-настоящему сострадателен тот, кто открывает людям знание, которое делает их счастливыми, а не тот, кто с сочувствием кивает головой.
Петр Ковалев 2014 год
(Holiness). По преимуществу религиозный термин. Религия и святость всегда взаимосвязаны. Любая религия зиждется на нуминозном, на ужасающей тайне ("mysterium tremendum ", Р. Отто), на чем-то сверхъестественно непостижимом и грозном. Все это объединяется в понятии " святость". Святость во множестве своих форм и проявлений составляет самую сердцевину веры и религиозного опыта.
В ВЗ. В ВЗ о святости говорится в первую очередь применительно к Богу, напр.: "...святГосподь..." (Пс98:9). Святость имеет отношение к божественной сущности; она не столько атрибут Бога, сколько сама основа Его бытия. "...Свят, свят, свят Господь Саваоф!.." (Ис 6:3) Бог трижды свят, нет выше этой святости, т.о., святость присутствует во всем, что говорится о Боге.
Впервые появляясь в ВЗ (Исх 3:5), слово "святой" означает "божественный", "священный". "Не подходи сюда, воззвал Господь к Моисею из горящего куста, сними обувь твою с ног твоих; ибо место, на котором ты стоишь, есть земля святая". Бог неприступен и недосягаем в своей святости. Только поеле этой встречи Моисею открывает ся имя Бога (Яхве) Того, Кто пошлет Израилю благодатное избавление от египетского рабства. Господь, прежде всего, святой Бог. На горе Синай, после этого избавления и перед заключением завета, Бог снова являет свою святость: "...Господь сошел на нее в огне... и вся гора сильно колебалась" (Исх 19:18). Израильтянам не дозволено подходить к горе, "чтобы [Он] не поразил их" (Исх 19:24). В этом ярком эпизоде библейской истории весь Израиль, как прежде Моисей, предстоит перед Божьей святостью.
Святой Бог это Бог великий и грозный. Он "величествен святостию" (Исх 15:11), и само Его существо внушает благоговение и страх. Иаков, увидев Бога во сне, просыпается с восклицанием: " как страшно сие место! это не иное что, как дом Божий, это врата небесные" (Быт 28:17). Перед лицом величия и святости Бога мы испытываем в первую очередь благоговение, трепет, даже ужас. Так, псалмопевец провозглашает: "Поклонитесь Господу во благолепии святыни. Трепещи пред лицем Его, вся земля!" (Пс 95:9). Одно Его присутствие побуждает нас поклониться Ему, вызывая в нас страх и трепет.
Святость, к-ром е того, означает отделенность, отдельность, отличность Бога от Его творения. Евр. слово qados ("святой") в своем изначальном значении подразумевает нечто отделенное или удаленное. Природа Бога совершенно иная, чем природа мира и человека: "...Я Бог, а не человек; среди тебя Святый..." (Ос 11:9). Эта отдельность и отличность указывает, прежде всего, на саму Его божественную сущность. Бог Израиля (в отличие от многих других религий) не может быть отождествлен с чемлибо тварным. К-ром е того, эта отдельность означает, что Бог совершенно непричастен ко всему обыденному и мелкому, нечистому или злому.
Поэтому святость в применении к Богу указывает на Его абсолютное моральное совершенство. Его святость проявление абсолютной праведности и чистоты. Святой Бог явит святость свою в правде (Ис 5:16). Очи Его слишком чисты, чтобы равнодушно смотреть на злодеяния (Авв 1:13). Этот моральный, или этический, аспект божественной святости приобретает все большее значение в свидетельстве ВЗ.
Все, что соотносится с Богом, так же свято. Выражение "священное собрание", к-рое мы встречаем в ВЗ (Исх 12:16), дает нам пример такого значения. Речь идет о собрании, созванном Богом, дабы отпраздновать то, что Он "проходит мимо" Израиля (Исх 12:13). Суббота, установленная Господом, называется "святойсубботой" (Исх 16:23); небеса над головой "святые небеса" (Пс 19:7); Бог восседает на "святом престоле" (Пс 46:9); Сион гора Божья, "святая гора" (Пс 2:6). Имя Бога особенно свято, его нельзя произносить всуе (Исх 20:7; Втор 5:11).
Соответственно, народ Божий, избранный Им народ, тоже называется святым: "...ты народ святый у Господа, Бога твоего; тебя избрал Господь, Бог твой... из всех народов, которые на земле" (Втор 7:6). Народ Израиля отделен от других, его отделил Бог, и потому он свят, прежде всего, не в силу какихто достоинств, а в силу самой своей отдельности. Но Израиль тоже призван к святости, призван быть освященным народом: "...Я Господь, Бог ваш: освящайтесь и будьте святы, ибо Я свят..." (Лев 11:44). Итак, "святость" применительно к народу Божьему содержит и отрицательное значение "отдельности", и положительное "освященности". В конечном счете печать святости это печать завета между Богом и Его народом.
Все, что связано с религиозным культом (богослужением, приношением и т. п.), тоже считается святым. Бывают святые дни (помимо святой субботы), святые предметы культа, святой елей, освященные плоды первого уроЖЙЯ. Требование ритуального очищения и ритуальной чистоты предъявляется ко всем, кто принимает участие в культовых действах, к священникам, совершающим богослужение, ко всему собранию. Условием святости (напр., в Лев 11:14) может быть даже отказ от нечистой пищи. Мы видим, т.о., что в ВЗ особенно подчеркивается ритуальная святость.
Однако нельзя не отметить и возрастающее внимание к моральному, или этическому, аспекту святости. Главным в день искупления должно стать внутреннее очищение человека: "...в сей день очищают вас... от всех грехов ваших... пред лицем Господним" (Лев 16:30). И во многих других местах ВЗ говорится об этой необходимости. Напр., на вопрос: "...кто станет на святом месте Его?" дается ответ: "Тот, у которого руки неповинны и сердце чисто..." (Пс 23:34). Святость Бога в ВЗ все больше и больше осмысливается в категориях морали; то же самое можно сказать и о святости народа Божьего.
В НЗ. НЗ подтверждает то, что говорилось о святости выше. В нем много сказано о Божьей благодати и любви, но и святости Бога попрежнему уделяется большое внимание. Бог любви называется Святым Отцом (Ин 1411), Иисус Христос Святым Божьим (Мк 1:24; Ин 6:69), и Дух Божий Св. Духом. В Евангелии раскрывается троичность Бога, и потому в.з. "свят Господь" обретает здесь еще большую силу. Отмеченные выше аспекты святости освященность, величие, способное внушать благоговейный ужас, отдельность и совершенство присутствуют и в свидетельстве НЗ. Народ Божий также призван к святости: "будьте святы, потому что Я свят" (1 Пет 1:16).
Однако НЗ ставит во главу угла этический аспект святости. Так, святость народа Божьего уже не определяется только как внешняя святость (или богоизбранность), выражающая себя попреимуществу в ритуале, но все более как святость внутренняя, заповеданная Богом своему народу. Самым главным тут надо признать свидетельство о самом Христе, Святом Божьем, Который, будучи и Сыном Человеческим, прожил свою жизнь в абсолютной святости, праведности и чистоте. "Он не сделал никакого греха, и не было лести в устах Его" (1 Пет 2:22). Как следствие Его искупительной жертвы, верующие в Него не только провозглашаются праведниками, но реально приобщаются к истинной праведности и святости: "...освящены мы единократным принесением тела Иисуса Христа" (Евр 10:10).
Соответственно, святость (hagiosyne) в НЗ становится достоянием всех верующих. Все верующие именуются "святыми" (hagioi). Подчеркнем: слово "святые" относится не к тем, кто преуспел в святости, но вообще к верующим все истинно верующие освящаются во Христе. Это главный смысл известного утверждения: во Христе Иисусе наша праведность, святость и спасение(! Кор 1:30).
Святость в НЗ это внутренняя реальность для всех, кто принадлежит Христу.
Святость видится теперь как преображение всего человека. Так, ап. Павел пишет: "Сам же Бог мира да освятит вас во всей полноте, и ваш дух и душа и тело во всей целости да сохранится без порока..." (1Фес 5:23). Будучи абсолютно святым, Бог желает, чтобы и народ Его достиг полной святости. Следовательно, святость для верующего не просто внутренняя реальность, но то, в чем надо совершенствоваться: "...очистим себя от всякой скверны плоти и духа, совершая святыню в страхе Божием" (2 Кор 7:1).
Верующие как святые Божьи суть "род избранный, царственное священство, народ святый" (1 Пет 2:9). Святой народ тут уже не Израиль, а Церковь, святость уже не отдельность и посвященность народа, но внутренняя реальность, благодаря крой происходит его постепенное преображение. Конечная цель Христа в том, "чтобы представить ее Себе славною Церковью, не имеющею пятна, или порока, или чеголибо подобного, но дабы она была свята и непорочна" (Еф 5:27).
В истории Церкви. В истории Церкви святость рассматривается под различными углами зрения. Католическая и Православная церкви выделяют еледующие пути к святости. (1) Аскетический. Удаление от мира, когда человек, ради достижения святости, оставляет свои светские занятия, отказывается от брака и всех мирских благ. Это путь для немногих прежде всего, для монахов. Святость достигается через молитву, бдения, пост, умерщвление плоти. (2) Мистический. Здесь речь идет не об удалении от мира, а скорее о возвышении над ним. Это постепенный путь воехождения к святости через очищение, откровение, созерцание. Последняя ступень полное слияние с Богом. Препятствие на пути к святости не столько грех, сколько человеческая ограниченность: привязанность ко всему мирскому и преходящему. (3) Через таинства. Святость сообщается нам в благодати таинств. В отличие от аскетического или мистического этот объективный путь доступен для всех и, хотя и не возводит к вершинам святости, зато не требует таких усилий.
Классический протестантизм (XVI в.) представлял движение от аскетического, мистического и сакраментального видения святости к более библейскому взгляду на нее. Вскоре, однако, и тут возникли различные подходы. (1) Дисциплинарный. Упор на церковную дисциплину и следование заповедям Боясьим как путь праведной жизни; культивирование глубокого и подчас очень строгого отношения к жизни, рассматриваемого как признак богобоязненности и подлинной святости (напр., у шотландских пресвитерианцев и английских пуритан). (2)Опытный, или практический. Реакция (в той или иной форме) против застывшей ортодоксии, формализма и внешних выражений веры церковных институтов, ритуалов, догматов (в отдельных случаях даже Св. Писания). Главное духовность. Святость это внутренняя жизнь, крую нужно культивировать (с некрыми различиями анабаптисты, квакеры, лютеранские пиетисты). (3)Перфекционистский. Совершенная святость (" полное освящение"), достижение крой возможно не через дела, но посредством веры. Помимо святости, изначально даруемой нам в вере, и возрастания в святости, мы призваны Богом к полной святости через искоренение греха и дар совершенной любви (Уэсли; позднейшие Движения святости).
Из предшествующего краткого 0630ра различных взглядов на святость (католического, православного, протестантского) становится очевидным, что необходимо истинно библейское и обновленное ее понимание. Такое понимание святости могло бы стать одной из самых важных задач современной теологии.
J. R. Williams (пер. Т. в.)
Библиография: HERE, VI, 74350; O.R.
Jones, The Concept of Holiness; A. Koeberle, The Quest for Holiness; A. Murray, Holy in Christ; S. Neill, Christian Holiness; R. Otto, The Idea of the Holy; J.C. Ryle, Holiness; S. Taylor, Holy Living.
Отличное определение
Неполное определение ↓
гр. agioths, лат. sanctitas), одно из фундаментальных понятий христианского учения. Его основной смысл состоит в причастности человека Богу, его обоженности (см.: обожение), в его преображении под действием благодати Божией. В преображенном человеке восстановлена его не поврежденная грехом природа, его соединение с Богом как "чада Божиего". Основой этого восстановления является Боговоплощение, восприятие Христом человеческой природы. Поскольку во Христе человеческая природа была обожена, это открыло путь к Богу и для всего человечества: христиане, следуя Христу, соучаствуют в его Божестве по благодати и становятся святыми. В Первом Соборном послании апостола Петра он, обращаясь к христианам, говорит: "Но вы - род избранный, царственное священство, народ святый, люди взятые в удел... Некогда не народ, а ныне народ Божий; некогда непомилованные, а ныне помилованные" (I Петра 2. 9-10). Вхождение в святость совершается через Христа: "Но, по примеру призвавшего вас Святого, и сами будьте святы во всех поступках; ибо написано: будьте святы, потому что Я свят" (I Петра 1. 15-16). Это понимание христиан как народа Божиего основывается на словах самого Христа, сказанных Им Его ученикам: "В тот день узнаете вы, что Я в Отце Моем, и вы во Мне, и Я в вас" (Иоан. 14. 20); Христос "тем, которые приняли Его, верующим во имя Его, дал власть быть чадами Божиими" (Иоан. 1. 12). Имея в виду именно это понимание святости, апостол Павел обращается к христианским общинам как к собраниям святых: "Всем находящимся в Риме возлюбленным Божиим, призванным святым" (Рим. 1. 7); "всем святым во Христе Иисусе, находящимся в Филиппах" (Фил. 1. 1); "находящимся в Ефесе святым и верным во Христе Иисусе" (Ефес. 1. 1); "церкви Божией, находящейся в Коринфе, со всеми святыми по всей Ахаии" (II Кор. 1. 1).
Понимание христианской общины как общины друзей Божиих, "святого народа" с наибольшей полнотой выразилось в литургической жизни древней церкви, поскольку именно Евхаристия была центром и основой этой жизни, основой культа и основой учения. Как писал св. Ириней Лионский (ум. ок. 200 г.), "наше учение согласно с Евхаристией, и Евхаристия, в свой черед, подтверждает наше учение" (PG, 7, 1028А). В древнейших дошедших до нас евхаристических молитвах говорится о "народе святом", который стяжал для Отца Христос, Сын Божий (например, в евхаристической молитве, приведенной в "Апостольском предании" св. Ипполита Римского, описывающем римскую литургическую практику III в.). Этот "святой народ" отождествляется с общиной, участвующей в богослужении и причащающейся Телу и Крови Христовым. Евхаристическая молитва, приводимая в "Учении двенадцати апостолов" ("Дидахе", не позднее II в.), завершается словами: "Кто свят (agios estin), тот пусть подходит, а кто нет, тот пусть кается. Маран-афа (Господь грядет). Аминь" (гл.Х). Представление о святости причащающейся общины сохраняется и в современном чине православной литургии, когда священник после чтения "Отче Наш" и перед причащением возглашает: "Святая святым (Ta agia tois agiois)", на что община (хор) отвечает словами: "Един Свят, Един Господь, Иисус Христос, во славу Бога Отца. Аминь", - Святые Дары ("Святая") даются святым, и их святость есть святость Христа, с Которым они соединяются в причастии (свидетельство о возгласе "Святая святым" имеется в катехитических сочинениях св. Кирилла Иерусалимского 348 г.).
Данный момент евхаристической службы заключает в себе определенную богословскую концепцию святости. Евхаристия есть соединение верующих (верных) с Богом, осуществление Царствия Божия в историческом бытии, движущемся к этому Царствию. Во время причастия вечность преображенного бытия (Царствия Небесного, пакибытия) реально присутствует во временном бытии, в земной жизни церковной общины. Верующие предстоят Богу вместе с небесными силами и таинственно изображают херувимов ("Иже херувимы тайно образующе..."). Причастие требует очищенности от греха (именно отсюда происходит позднейшее соединение таинства покаяния с причащением), которое и дается благодатью евхаристического богослужения. Вхождение верующих в вечность, в пакибытие, подготовленное их очищением, и образует их святость. Святость, таким образом, есть принадлежность к вечной жизни, причастность Божеству, предвосхищение в этом бытии грядущего пакибытия.
Из того же понимания исходила древняя церковь и в почитании в качестве святых отдельных лиц. В качестве святых почитаются те, чья причастность к Богу была явлена церкви как достоверный факт, спасение которых (т.е. вхождение в Царствие Небесное) обнаружилось еще теперь, до Страшного Суда. К таким лицам относились первоначально апостолы, об избранности которых для вечной жизни сказал сам Христос (Ин. 17. 21-24). К ним причислялись также ветхозаветные пророки и патриархи, о святости которых свидетельствовало Св. Писание. Таков же был взгляд и на мучеников, поскольку, согласно представлениям древней церкви, совершенный мучениками подвиг сразу же открывал перед ними Царствие Небесное. О причастности к Богу свидетельствовал дар чудотворения, который получал почивший святой. Канонизация (см.) святых, развившаяся со временем во вполне формальную процедуру, и составляет по своей сути церковное удостоверение в причастности святого к Богу.
Таким образом, святой - это всякий раз явление спасения, милости Божией к людям, благодати, посылаемой Богом своему народу. В Актах мученичества Перпетуи, Фелицитаты и других, с ними пострадавших (Passio Perpetuae et Felicitatis cum sociis), претерпевших мучения в Карфагене в 202 или 203 г., рассказывается, как Фелицитата незадолго до казни, уже находясь в темнице, разрешилась от беремени. Роды были настолько трудны, что солдаты, охранявшие ее, спрашивали: "Если теперь ты так страдаешь, то что же будет с тобой, когда тебя отдадут зверям?" Фелицитата отвечала: "Сейчас я страдаю потому, что терплю за себя, а тогда я буду страдать за другого [т.е. Христа] и этот другой будет во мне и будет страдать за меня". Подвиг, совершаемый святыми, рассматривается, таким образом, не столько как достижение самого святого, сколько как действие благодати Божией, как явление Божественного промысла. В Декрете Геласия (Decretum Gelasianum), латинском церковно-каноническом памятнике начала VI в., утверждается необходимость публичного чтения актов мученичества, в которых "победа мучеников и их удивительное исповедничество блистают через многоразличные перенесенные ими пытки. Ибо какой верующий может сомневаться, что их страдания превосходили меру человека и они смогли перенести их не благодаря собственной силе, а благодаря благодати и помощи Божией?" (PL, 59, 171). Итак, святые - это наглядное обнаружение промысла Божиего о человеке. Разнообразие же подвигов, приводящих к святости, свидетельствует о многообразии промысла: каждый святой со своим особым житием демонстрирует свой путь к святости и выступает как образец этого пути.
Святой открывает путь к Богу и в этом качестве выступает как заступник за людей перед Богом, как своего рода посредник между Богом к людьми. Развитие культа святых накладывается здесь на мощный пласт религиозных и социо-культурных представлений позднеантичного общества (равно как впоследствии на отчасти сходные представления других народов, переживающих христианизацию). Святой в своей функции защитника и заступника исполняет ту же миссию, которая в языческом мировосприятии приписывалась демонам (или другим мифологическим существам), охраняющим человека или весь его род и играющим роль посредника между человеком и высшими силами. Соответственно, культ святых отвечал тому ожиданию покровительства и защиты, которое было прочно укоренено в социо-культурной структуре позднеантичного общества, к святым обращались с молитвой в тех же случаях, когда ранее приносили жертвы богам и просили о помощи у героев. Именно это перенесение функций обусловливало в конечном итоге то закрепление различных сфер влияния за отдельными святыми, которое столь характерно как для западного, так и для восточного средневековья и обычно относится на счет так наз. "народной" религиозности.
С самого начала, однако, в христианском понимании святости выделяются определенные моменты, принципиально чуждые языческим культам. Святость человека соотнесена с человечеством Бога-Слова, со следованием по пути, проложенному страданиями и крестной смертью Христа. Поэтому все раннехристианские авторы настаивают на том, что мученики сделались причастными Богу именно благодаря своим вполне человеческим страданиям и мученической кончине. Близость к Богу в соединении с человечностью и обеспечивает святым возможность быть посредниками между Богом и людьми. Для языческих верований характерно, напротив, представление о непроходимой грани, отделяющей высшие силы от всего, сохраняющего человеческую природу, в частности, и от обожствляемых героев.
Вместе с тем, языческие верования приписывали посредничество между высшими силами и человеком прежде всего посредствующим духам (гениям, демонам или - в других системах - иным "низшим" духам). В христианстве аналогом этих верований является представление об ангелах-хранителях. Призывание святых в качестве посредников указывало на кардинальный пересмотр подобных представлений о миростроении. Наряду с ангелами, посредниками становились люди, сделавшиеся благодаря своему подвигу причастниками Божества. Заступничество святого и близость к нему (которая в силу почитания мощей выражалась во вполне конкретных и осязаемых формах) вводили верующего в близость к Богу и создавали религиозные переживания, практически не известные язычеству. Бл. Августин ("О граде Божием", VIII, 27) прямо противопоставляет путь к Богу через святых мучеников, которые богами не являются, но получили милость Божию своей добродетельной жизнью и кончиной, языческому обращению к демонам, которые могут быть добрыми и злыми, - ложному спиритуализму язычества противостоит здесь антропологизм христианства, основанный на вере в воплощение Бога-Слова.
Учение о заступничестве святых основано на представлении о единой церкви живых и мертвых, составляющей Тело Христово. Физическая смерть не отсекает верующего от церковной общины, и поэтому с древнейших времен в церкви установлены молитвы об усопших. Эти молитвы, согласно церковному учению, благотворны для усопших, содействуют их спасению. Как писал Св. Иоанн Златоуст, "ненапрасно бывают приношения за усопших, ненапрасно моления, ненапрасно милостыни: все это установил Дух Святой, желая, чтобы мы получили пользу друг через друга". Равным образом и святые, родившись через свое успение к вечной жизни, продолжают пребывать в церковной общине и могут выступать молитвенниками за нее и за отдельных верующих, обращающихся к ним за заступничеством.
В учении о святости, таким образом, содержится преодоление противостояния вещественного и духовного, тварного и нетварного, т.е. основных оппозиций, которые в дохристианских представлениях выступали как абсолютные границы, разделяющие божественное и человеческое, смертное и бессмертное. Святые, оказываясь "друзьями Божиими" и заступниками за людей перед Богом, соединяются в этом действовании с ангелами, т.е. бесплотными, невещественными силами; тем самым преодолевается оппозиция вещественного (материального, телесного) и духовного и вещественность перестает быть препятствием для соединения с Божеством. Вместе с тем святые являются теми тварными существами, которые приобщены к Богу, т.е. нетварному началу, и тем самым соединяют тварное человечество с нетварным Божеством. Эти элементы учения о святости формируются в последовательную богословскую систему, в полном объеме сформулированную в VII-VIII вв. преп. Максимом Исповедником и св. Иоанном Дамаскиным. Развивая учение о Божественных энергиях, они говорят о проникновении этих энергий в человеческую природу и о святости как результате такого проникновения. Поскольку в святости преодолевается противостояние духовного и вещественного, святые спасаются "телесно" (swmatikws), т.е. Божественными энергиями оказывается пронизана как их плоть, так и их образы (иконы). Это учение обосновывает почитание святых (см.) вообще, равно как и такие его формы, как поклонение мощам и иконам святых.
Вопрос: Юрий Кириллович, чтобы наше стремление к чистоте Церкви невесты Христовой и стремление к личной святости не противопоставлялось стремлению к единству, я предлагаю поговорить, о том - что есть СВЯТОСТЬ.
Ответ: Тема святости неисчерпаема. Это обусловлено тем, что святость есть сущность Бога. «Я свят». – говорит Господь. Лев. 11:44. Исайя описывает видение небесного царства: «Свят, свят, свят Господь Саваоф! Вся земля полна славы Его»! Ис. 6:3. Подобное видел и апостол Иоанн: «Свят, свят, свят Господь, Бог Вседержитель, Который был, есть и грядет». Откр. 4:8.
Святость Бога Отца показывает и святость Сына, святость Иисуса Христа. Святость Иисуса и в слове Отца в день крещения, «сей есть Сын мой возлюбленный», и в обращении Сына к Отцу: «Отче святой»! Святость Иисуса Христа в том, что Дух Святой сошёл на Него в виде голубя. Святость Иисуса в его сущностном единстве с Отцом. «Мы видели славу Его, славу как Единородного от Отца». Святость Бога Отца подчёркивает и Дух Божий, который явлен нам как Дух Святой. Это имя по-особому подчёркивает святость Бога. Я намеренно отмечаю Троицу, как Бога в трёх лицах, в которых ясно отражена святость.
Мы цитируем тексты Священного Писания, которые определённо открывают нам Святого Бога. Но дать чёткую характеристику Святости от этого не становится легче. Святой – значит святой.
Святость Бога – это всемогущество Бога.
Святость Бога — Это премудрость Бога.
Святость Бога – Это праведность Бога.
Святость Бога – это слава Бога.
Святость Бога – это величие Бога.
Святость Бога – это верность Бога.
Святость Бога — это любовь Бога.
Святость человека в таком случае может возникать лишь как принадлежность к Святому Богу. «Итак, если вы будете слушаться гласа Моего и соблюдать завет Мой, то будете Моим уделом из всех народов, ибо Моя вся земля, а вы будете у Меня царством священников и народом святым ». Исх.19:5,6. Так же дело обстоит, например, с днём субботним. «Шесть дней делайте дела, а день седьмой должен быть у вас святым , суббота покоя Господу ». Исх.35:2.
Это акт Бога! Никакие усилия человека не могли сделать его святым. Но Бог своим могуществом, совершает акт любви и отделяет человека для Себя. Он освящает его Собою, и делает его святым. Всё что посвящено Богу, становится свято! «Я Господь, выведший вас из земли египетской, чтобы быть вашим Богом. Итак, будьте святы, потому что Я свят . Лев.11:45.
Бог отделяет себе людей, и объявляет и святыми, т.е. отделёнными для Себя. Бог даёт им Закон, соблюдая который они сохраняют себя в святости. Это обязательное условие. Закон включает в себя принесение кровных жертв, соблюдение нравственных норм, соблюдение себя в чистоте.
Из этого текста, очевидно, что власть Бога над этими людьми, и покорность людей Богу, создаёт условие для святости людей. Бог освящает их Собою. «И сказал Бог: «Не подходи сюда; сними обувь твою с ног твоих, ибо место, на котором ты стоишь, – земля святая». Исх.3:5.
Так же как земля свята, потому что Бог освятил её Собою, так и люди становятся святы, потому, что Бог освятил их Собою. Бог живёт среди этих людей. Люди отличаются от земли тем, что имеют волю и Бог, будучи Всемогущим, призывает людей к добровольному признанию Его власти, и исполнению Его законов. Бог даёт Закон, исполняя который народ пребывает в святости, и, нарушая который, лишается святости. Это краткое описание святости, как она открыта нам в Ветхом Завете.
Что же произошло с приходом Христа на землю? Ведь на земле проклятой за грех человека все люди были грешники.
Истинный Человек Христос исполнив Закон, стал совершенной жертвой принесённой Богу за всех людей. Воскресший Христос, вошёл в небесное святилище со Своею Кровью и заплатил за грехи всех людей. Святой Господь, таким образом, упраздняет неодолимую преграду между святым Богом и человеком. Преграда эта грех. Возмездие за грех смерть. Смерть Святого Христа стала жертвой, пролитая кровь стала ценой, уплатив которую, любой человек может получить прощение грехов, т.е. получить свободу от власти греха, и свободный доступ к Богу Отцу. Сказать проще, теперь каждый человек, у которого пробуждается желание обратиться к святому Богу, может взять Кровь Иисуса Христа, взять Его святое Тело, и прийти к Богу, попросить у Него прощение. Взять Его Кровь и Тело, значит просто поверить в их реальность и действенность. Попросить, значит сказать об этом Богу, иногда такое обращение к Богу называют молитвой. Кровь и Тело Иисуса Христа достаточная плата за все наши согрешения. Один раз и навсегда. Бог в ответ даёт такому человеку прощение, вводит его в Тело Церковь, и наполняет его Духом Святым.
Исполняется обещание древности: «И дам вам сердце новое, и дух новый дам вам; и возьму из плоти вашей сердце каменное, и дам вам сердце плотяное. Вложу внутрь вас Дух Мой и сделаю то, что вы будете ходить в заповедях Моих и уставы Мои будете соблюдать и выполнять». Иез.36:26,27.
Итак, я спасен, я свят. Ведь я храм живущего во мне Духа Святого. Я теперь дитя Небесного Отца. Это ответ Отца на молитву Христа: «Да будут все едины, как Ты, Отче, во Мне и Я в Тебе, так и они да будут в Нас едины, – да уверует мир, что Ты послал Меня». Иоан.17:21. Я, приняв Христа, соединился с Ним, и таким образом соединился с Отцом. Все качества присущие Сыну Божьему Иисусу Христу, перешли и мне. Они на самом деле вменяются мне. Право называться и быть чадом Божьим вменяется мне. «Смотрите, какую любовь дал нам Отец, чтобы нам называться и быть детьми Божьими». Иоан. 3:1.
Святость Его вменяется мне. «Но вы – род избранный, царственное священство, народ святой, люди, взятые в удел, дабы возвещать совершенства Призвавшего вас из тьмы в чудный Свой свет»; 1Пет.2:9.
Праведность Его вменяется мне. Воскресенье Его вменяется мне. Чувства Его вменяются мне. Любовь Его вменяется мне. Послушание Его вменяется мне. Смирение Его вменяется мне. Кротость Его вменяется мне. Всё, что есть Христос, истинный человек, вменяется мне. Это как скрижали Завета были даны Моисею, и народу Божьему. Вот они заповеди, исполняя которые ты будешь свят! Теперь же не скрижали каменные, но сердце новое. «Уже не я живу, но живёт во мне Христос»!
Я ведь Тело Христа и Кровь Его принял и принимаю. Нет ведь иного пути из греха и проклятия выйти, и к Богу святому войти. Только во Христе! Перед таким даром Божьей любви я падаю на лицо своё, и как Павел апостол шепчу. Ничего не хочу, всё сор, всё ничто. Хочу пребыть в Тебе, хочу познать Тебя, хочу исполнится Твоею святостью, Твоею любовью, Твоею полнотой. Хочу познавать Тебя. Хочу возрастать в Тебе. Хочу сокрыться в Тебе. И всякое приближение к Нему, открывает во мне, что я ещё не совершен, я ещё не достиг, как Павел апостол говорит « я не почитаю себя достигшим». Я также вижу, как трудно отвергать похоти плоти, как трудно побеждать соблазны, как трудно просто быть честным. Как невозможно быть смиренным, как не в силах любить даже ближних, не то, что врагов, как не в силах полагать душу свою за друзей своих. Я понимаю это в себе, я вижу рядом с собой братьев моих, также отвергающих плотские страсти, борющихся с соблазнами, падающих и снова встающих, и я не могу их судить, я только молюсь за них, я поддерживаю их в этой борьбе. Я говорю, как древний пророк: «Каждый помогает своему товарищу и говорит своему брату: «Крепись!» Ис.41:6. Крепись брат!
Тем более, что наше погружение в Иисуса совершается в церкви, в общении, в обязательном сослужении с единоверцами. Крепись брат!
« Поэтому преклоняю колени мои пред Отцом Господа нашего Иисуса Христа, от Которого именуется всякое отечество на небесах и на земле, да даст вам, по богатству славы Своей, крепко утвердиться Духом Его во внутреннем человеке, верой вселиться Христу в сердца ваши, чтобы вы, укорененные и утвержденные в любви, могли постигнуть со всеми святыми , что есть широта и долгота, и глубина и высота, и уразуметь превосходящую разумение любовь Христову, дабы вам исполниться всей полнотой Божией ». Еф.3:14-19. На коленях молюсь за братьев моих! Со всеми святыми. Очень важно это условие. Со всеми святыми! Уразуметь и исполниться!
Святость наша только в совокупном искупленном народе – церкви. Это обстоятельство не вытекает из вопроса, но оно чрезвычайно важно. Христос создаёт из людей святую Церковь. В Писание представлен образ церкви – задние из камней, где каждый уверовавший камень. Приступая к Нему…. Попробуйте в таком качестве заниматься шлифовкой соседних камней. Сами, шлифуйте себя, испытывайте себя, достигайте совершенства. Занимайтесь брёвнами в своём глазу, чтобы не лезть в глаз ближнего. Камень выпадет, и он уже не часть храма, но просто камень при дороге, претыкание ногам. В таком образе церкви единство само собой разумеющееся.
Иной образ церкви – тело, глава которого Христос, где каждый святой христианин, член тела. В этом образе апостол Павел прямо говорит: Скажет ли рука ноге, скажет ли глаз уху,… И в этом образе отчётливо видно. Рука вне тела ничто. Глаз вне тела ничто. Нога вне тела ничто. В этом образе единство само собой разумеющееся.
Иной образ церкви – Виноградная лоза, Христос, а ветви лозы, члены Церкви. И в этом образе, даже более чем в других, совершенно очевидно, что единство естественное состояние, однако ни одна ветвь не может упрекать другую. Отец Мой виноградарь. Одни ветви Он обрезает, чтобы больше приносила плода. Ветви, не приносящие плода, Он отсекает и бросает в огонь. И этот образ церкви показывает единство, как само собою разумеющееся.
Апостол Иоанн так и написал: « Бог есть свет, и нет в Нем никакой тьмы. Если мы говорим, что имеем общение с Ним, а ходим во тьме, то мы лжем и не поступаем по истине; если же ходим во свете, подобно как Он во свете, то имеем общение друг с другом, и кровь Иисуса Христа, Сына Его, очищает нас от всякого греха». 1Иоан.1:5-7.
В одном стихе Духу Святому угодно показать неразрывность святости и единства.
