Читать онлайн "национал-коммунизм, как признак скорых перемен". Что такое национал-коммунизм

Когда говорят о таком явлении 1917-1933 годов, как национал-коммунизм, обычно вспоминают только украинских национал-коммунистов, а те, кто лучше знает историю, добавляют еще татарского национал-коммуниста Султан-Галиева.

Однако аналогичные политические движения, в разных формах и с разной степенью развитости, были у многих народов, живших в Российской Империи и участвовавших в Великой революции 1917-1921 годов. Белорусский национал-коммунизм и его различные организации и деятели, казахская партия «Уш Жуз», казахские большевики Рыскулов и Ходжанов, осетинская партия «Кермен», азербайджанская партия «Гуммет», грузинские большевики – «национал-уклонисты», узбекские национал-коммунисты – бывшие младобухарцы Фитрат и Ходжаев, крымско-татарские национал-коммунисты Фирдевс и Ибраимов, бурятский национал-революционер, ставший большевиком, Ринчино, якут Платон Ойюнский, мордовские большевики-автономисты и т.д. и т.п. Явление было широко распространенным.

Во всех этих случаях речь шла о движениях интеллигенции, связанной с крестьянством и увидевшей в революции путь как к социальному, так и национальному освобождению своих народов. Личная судьба деятелей национал-коммунизма была трагична. Те из них, кто не погиб в Гражданскую, в подавляющем большинстве случаев были уничтожены в годы Большого Террора. Но модернизации своих наций они добились. В этом была их победа в их поражении.

В данной статье речь пойдет о белорусском национал-коммунизме 1920-х годов. Историческая судьба Беларуси на протяжении столетий была тесно связана с судьбой Украины и имела с ней много общего, поэтому не удивительно, что истории украинского и белорусского национал-коммунизмов похожи, что различные организации и деятели Украины имеют своих аналогов в Беларуси. Однако сходство это не было стопроцентным, и наряду с ним можно обнаружить немаловажные различия.

Один из руководителей белорусских большевиков В. Кнорин дал Беларуси начала 20 века следующую характеристику:

«Белоруссия – край, который совершенно лишен крупной промышленности, край классического мелкобуржуазного ремесленного хозяйства, мелкобуржуазного ремесленного производства.

Белоруссия – край, где капитализм, с одной стороны, пустил очень глубокие корни в сельском хозяйстве, где сельскохозяйственный пролетариат представляет очень внушительную силу, с другой стороны, где крестьянство забито более, чем где-либо, где крестьянское хозяйство более всего отстало, где пропасть между хозяйством помещичьим и хозяйством крестьянским наиболее глубока» (В. Кнорин. Революция и контрреволюция в Белоруссии, ч. 1 (февраль 1917-февраль 1918 годов). Смоленск, 1920, с. 1).

Помещики в Беларуси, в большинстве случаев – поляки, обычно проживали в своих поместьях и сами организовывали хозяйство. Здесь преобладали латифундии с наемным трудом, а не сдача земли крестьянам в аренду. В Минской губернии у помещиков земли было в 2,8 раз больше, чем у крестьян. С другой стороны, беларусская деревня не знала передельной общины, преобладавшей в Великороссии, земля передавалась в крестьянских семьях по наследству.

Все свидетели отмечали крайнюю нищету и отсталость белорусского крестьянства. Белорусские интеллигенты – просветители были вынуждены, в частности, пропагандировать среди крестьян идею, что нужно регулярно мыться и умываться – такой вредной привычки у крестьян не было, и они отвечали «Мы что, паны, чтобы мыться?» и «Медведь не моется, а здоров и силен». (Per Anders Rudling. The Rise and Fall of Belarussian Nationalism. Б.м., 2015, pp.62-63)

По мнению ведущего теоретика белорусского национал-коммунизма В.М. Игнатовского, в Беларуси не было кулачества в том смысле, в каком оно было в Великоросии и в Украине:

«Беларуссия почти не знает типа русского кулака, мироеда, который, как паук, опутал все село долговыми обязательствами. Даже «заможный», зажиточный крестьянин в Белоруссии всегда занимался и занимается исключительно земледелием. Ему чуждо занятие промыслами, торговлей и ростовщичеством» (В. Игнатовский и А. Смолич. Белоруссия: территория, население, экономика, важнейшие моменты истории: Экономический очерк советской Белоруссии и ее округов. Минск, 1926, с. 17).

Кнорин отмечал, что в Беларуси между городом и деревней «лежит глубокая стена непонимания» (Кнорин, цит. соч., с. 2).

Белоруссы составляли большинство населения Беларуси – по разным оценкам, от 82 до 84% (украинцы на территоритории подроссийской Украины начала 20 века – 72%). Однако белоруссы были сплошь крестьянами. Города были преимущественно еврейскими. В Минске в конце 19 века проживало 80 тысяч человек, из них 50 тысяч евреев, по 10,5 тысяч русских и поляков и всего 9 тысяч белоруссов. Больше всего белоруссов жило в Могилеве. Но и там они составляли только 30% населения города. Из почти 7 миллионов белоруссов в 1913 году только 45 тысяч – 0,9% – были промышленными рабочими, причем рабочими мелких предприятий отсталого типа Промышленной продукции в расчете на душу населения в Беларуси производилось тогда в 5 раз меньше, чем в центральной России (Per Anders Rudling. The Rise and Fall of Belarussian Nationalism. Б.м., 2015, pp.61-62). Беларусь была совершенно лишена своих аналогов Харькова, Катеринослава, Донбасса – городов и регионов с развитой крупной промышленностью и пролетариатом современного типа. В Белоруссии не было ни современного пролетариата, ни своей белорусской буржуазии, своих Терещенко и Яхненко.

Белорусское дворянство, в отличие от дворянства украинского Левобережья, было не русифицировано, а сплошь полонизировано – и крестьянство его люто ненавидело. Восстание 1863 года в большинстве районов Беларуси (кроме Гродненской губернии) не было поддержано крестьянами, которые увидели в нем затею панов, желающих восстановить крепостное право, и в ряде мест даже активно помогали царским войскам громить повстанцев.

В отличие от Украины, где среди евреев было много торговцев-перекупщиков, эксплуатировавших крестьян, преобладающий тип белорусского еврея – это нищий ремесленник. Поэтому степень антисемитизма белорусского крестьянства была намного ниже, чем украинского. Антисемитизма было напрочь лишено ведущее направление белорусского национализма. И подпольная Белорусская социалистическая громада (БСГ), и популярнейшая легальная газета «Наша Нива» выступали за союз белорусских крестьян и еврейских ремесленников против общих врагов. Всеобщий еврейский рабочий союз – Бунд – был ведущей организацией социалистического подполья в белорусских городах. Идеи бундовцев о соединении борьбы за социальное и национальное освобождение оказали большое влияние на белорусский национализм. Дмитрий Жилунович, чистокровный белорус, ставший затем одним из лидеров белорусского национал-коммунизма и крупным белорусским писателем, начинал свою революционную работу в составе Бунда – в его родном Копыле других революционных организаций просто не было.

Белорусское национальное движение в 19 веке развивается по той же схеме, что и украинское, но отстает от него на несколько десятилетий, и эта задержка оказалась для итогового результата весьма важной. Первая газета на украинском языке выходит в 1848 году, на белорусском – в 1906 году, первый роман на украинском языке – 1857 год, на белорусском – 1922 год, украинский перевод Библии – 1903 год, белорусский – 1973 год. (Per Anders Rudling. The Rise and Fall of Belarussian Nationalism. Б.м., 2015, pp. 42).

Как и украинское движение, белорусское национальное движение сперва развивается по двум потокам. С одной стороны, гуманно настроенные писатели открывают для себя местный язык, пишут на нем стихи и высказываются за человечное отношение помещиков к крестьянам. В Украине это были Котляревский и Квитка-Основьяненко, в Беларуси – Сырокомля и Дунин-Марцинкевич. Разница с Украиной в том, что белорусское дворянство было не русифицировано, а полонизировано, и беларусская литература вычленялась не из русской, а из польской литературы.

С другой стороны, наиболее решительный и боевой элемент уходит в революционное движение соседних, более развитых народов, принося в него свои, белорусские мотивы. В Беларуси это в первую очередь Константин Калиновский, герой восстания 1863 года, сторонник радикальной крестьянской революции и автономии Литвы и Беларуси в составе будущей польской республики.

В следующем поколении революционные элементы уходят уже в общерусское движение. Белорусом из Гродненской губернии был героический тираноубийца, взорвавший Александра Второго и погибший при этом сам, народоволец Игнатий Гриневицкий.

Постепенно происходит сближение этих двух тенденций – революционной политической борьбы и аполитичного национального культурничества. В 1884 году группа белорусов- сторонников «Народной воли» в Петербурге печатает на гектографе газету «Гомон», где отстаивает идею соединения борьбы за социальное и национальное освобождение и автономию Беларуси в будущей социалистической республике. С другой стороны, самый крупный белорусский писатель конца 19 века Ф. Богушевич по своим политическим настроениям намного радикальнее Дунина-Марцинкевича, он уже не призывает к соседскому доброжелательному сожительству крестьян и помещиков, но отрицает сам принцип власти помещиков над крестьянами.

В 1902 году под влиянием Польской социалистической партии (ППС) возникает Белорусская революционная громада (БРГ), которая в следующем году преобразуется в Белорусскую социалистическую громаду (БСГ). До 1918 года БСГ стала ведущей организацией белорусского национального движения. Она объединяет социалистов разных направлений – народников и марксистов – и выступает за соединение борьбы за социальное и национальное освобождение. Активисткой БСГ была талантливая белорусская поэтесса – революционерка Алоиза Пашкевич (1876-1916) – белорусский аналог Леси Украинки.

БСГ участвует в революции 1905 года, создает Белорусский крестьянский союз, пытается создавать свои боевые дружины. Поражение революции приводит к упадку БСГ. Белорусское национальное движение переходит к легальным методам работы и группируется вокруг левонационалистической газеты «Наша Нива», выходившей в Вильно в 1906-1915 годах.

В 1914 году началась Первая мировая война. Историческим проклятием Беларуси было пограничное географическое положение между Россией и ее западными соседями. Начиная с войн Великого княжества Литовского с Великим княжеством Московским и заканчивая Второй мировой войной, почти все войны России прокатывались по территории Беларуси, воюющие армии, не имевшие ничего общего по своим интересам с интересами белорусского крестьянства, топтали белорусскую землю. В результате войн массово гибло мирное население, разрушались экономика и культура. А едва только Беларусь успевала оправиться от войны и начать развиваться снова, вспыхивала новая война. В результате войны 1650-1667 годов население Беларуси упало с 2,9 до 1,4 миллионов человек. К началу 18 века оно выросло до 2,2 млн, но тут началась Северная война, и население Беларуси снова упало на 700 тысяч. (В. Мелешка, П. Лойка. I ўзняўся люд просты. Мн, 1992, сс.8-9).

В 1915 году немецкие войска заняли Западную Беларусь – примерно четверть белорусской территории. Свыше миллиона белоруссов стали беженцами. Их отчасти заставляли уезжать в Россию царские власти, отчасти они сами бежали туда от войны. Это была катастрофа, означавшая конец старой патриархальной Беларуси. Население перемешалось. Коренные жители покидали Беларусь, с другой стороны – в Беларуси проходил Западный фронт, и на ее территории оказалось множество солдат, офицеров и связанных с войной гражданских лиц со всей Российской Империи.

Это стало причиной того парадокса, что белорусский национал-коммунизм возник на территории РСФСР, где в 1917-1918 годах находились такие его лидеры, как Дмитрий Жилунович, Александр Червяков и Всеволод Игнатовский. С другой стороны, большевиков Беларуси в 1917 году возглавляли закинутые в Беларусь превратностями войны молдаванин Фрунзе (он, впрочем, осенью 1917 года уехал из Минска и в дальнейшем никак не был с Беларусью связан), армянин Мясников и латыш Кнорин. Все они были противниками национал-коммунизма.

По свидетельству Кнорина, в марте 1917 года в Минске было всего 13 большевиков. К осени 1917 года большевизм стал в отсталой Беларуси доминирующей политической силой, и на выборах в Учредительное собрание из 45 мест, принадлежавших региону, большевики завоевали 30 – один из лучших результатов большевиков по всей стране.

Позиции большевиков среди еврейских ремесленников оставались слабы. Здесь продолжал доминировать Бунд, стоявший на умеренно-социалистических позициях. Большевики победили в Беларуси потому, что смогли завоевать ума и души солдат. Солдаты не хотели продолжения бессмысленной для них войны, хотели земли и мира. И большевистские требования полностью соответствовали солдатским настроениям. А благодаря солдатам – в большинстве своем крестьянским сыновьям – большевики смогли выиграть борьбу за душу белорусского крестьянства, оставив борьбу за душу белорусской интеллигенции на будущее.

БСГ была восстановлена летом 1917 года. В нее вошли новые молодые кадры из белорусской интеллигенции. В селе БСГ была крайне слаба, несмотря на то, что отстаивала принцип передачи земли крестьянам. Выборы в Учредительное собрание, триумфальные для белорусских большевиков, оказались провальными для БСГ, которая получила на них только 0,3% голосов по Беларуси.

Тем не менее в декабре 1917 года БСГ и другие белорусские национальные организации созвали в Минске Первый всебелорусский съезд. Съезд признал принцип советской власти, но провозгласил Белорусскую народную республику, и избрал ее руководство – Раду БНР. Тут-то большевики съезд и разогнали. Минские большевики, которым уже принадлежала власть в городе, резонно сочли БНР претендентом на власть, к тому же претендентом слабым и незначительным, идти на уступки которому совершенно не обязательно.

Но с точки зрения белорусских национал-коммунистов, создавших к тому времени Белорусскую социал-демократическую рабочую партию (большевиков), пославшую своих делегатов на Всебелорусский съезд, разгон съезда был, самое меньшее, трагической ошибкой, виновники которой должны понести тяжелую кару.

БСДРП (б) возникла в белорусской диаспоре в России как левый откол от БСГ. Ее основу составили Петроградская организация БСГ (примерно 500 человек, в основном – рабочие Путиловского завода) и Гельсингфорская организация БСГ (200 матросов Балтийского флота). Для белоруссов, во время войны оказавшихся в России, пребывание в инонациональной среде часто приводило к национальной радикализации. В то же время нахождение в эпицентре революционной бури вело к социальной радикализации. Так возник белорусский национальный коммунизм.

Лидерами БСДРП(б) стали Дмитрий Жилунович (1887-1937) и Александр Червяков (1892-1937). Жилунович родился в городке Копыль на Минщине. Участвовал в революции 1905 года, по основной специальности был рабочим-кожевником. В 1913 году переехал в Петербург. В 1917 году активно участвовал в воссоздании БСГ и стал лидером ее левого крыла, которое затем создало БСДРП(б). По призванию кожевник Жилунович был поэтом и писателем, его ранние стихи высоко оценивал великий белорусский поэт Янка Купала. В 1920-е годы Жилунович отойдет от активной политической деятельности и под псевдонимом Тишка Гартный станет одним из крупнейших белорусских писателей того времени.

Александр Червяков в 1915 году закончил Виленское педагогическое училище. Был призван в армию и стал офицером военного времени. После февральской революции активно включился в революционную работу.

Жилунович и Червяков, вместе с Всеволодом Игнатовским, о котором речь пойдет дальше, станут крупнейшими лидерами белорусского национал-коммунизма.

БСДРП(б) как самостоятельная организация просуществовала меньше чем полгода. В марте 1918 года она вошла в РКП)б) в качестве ее белорусской секции. Чуть раньше, в январе 1918 года, при Народном комиссариате по делам национальностей был создан Белорусский национальный комиссариат, председателем которого стал Червяков. Белсекция и Белнацком были оплотом белорусских национал-коммунистов в 1918 году.

В 1918 году Белнацком организовал в Москве два съезда беженцев-белорусов. В июле 1918 года он созвал в Москве совещание белорусских учителей, на котором с докладом выступила Н. К. Крупская. Белнацком учредил в Москве Белорусский народный университет, содействовал созданию Белорусского научно-культурного общества, совместно с белорусской секцией РКП(б) в Москве открыл рабочий клуб «Беларус». При Белнацкоме выходила газета «Дзянніца».

Опорой противников национал-коммунистов в большевистской партии стал Обласной исполнительный комитет Западной области и фронта (Облискомзап). Первая советская власть в Беларуси продлилась недолго. 18 февраля 1918 года под натиском немецких войск советские силы покинули Минск. Облискомзап и руководство большевиков региона перебазировались в Смоленск. Под их контролем оставались не окуппированные немцами восточные районы Беларуси.

Облискомзаповцы были аналогом большевиков Юго-Восточной Украины, создавших Донецко-Криворожскую республику и выступавших против лозунга о праве наций на самоопределение. По их мнению, он устарел. Основой административного деления социалистического общества должны быть не национальные территории, а хозяйственные районы. Один из лидеров облискомзаповцев, Вильгельм Кнорин писал:

“Мы считаем, что белорусы не являются нацией и что те этнографические особенности, которые их отделяют от остальных русских, должны быть изжиты. Нашей задачей является не создание новых наций, а уничтожение старых национальных рогаток. Белорусское же движение является таким воздвижением новых национальных рогаток, не существовавших до сих пор, а поэтому коммунисты не могут в каком бы то ни было случае принимать участие в этом движении” (http://jivebelarus.net/history/new-history/fathers-bssr.html)

При этом большевистский центр имел с облискомзаповцами не меньше проблем, чем с национал-коммунистами. Они считали, что вся территория РСФСР должна быть разделена на несколько областей-коммун, которым будет принадлежать реальная власть над экономикой. Функции центра сведутся к внешней политике и обороне. Присланный из Москвы урегулировать затянувшийся конфликт между двумя фракциями белорусских большевиков А. Иоффе напишет 28 января 1919 года Свердову, что «белоруссы [белорусские национал-коммунисты] – националисты, а наши [облискомзаповцы] – не националисты, но сепаратисты еще худшего пошиба” (У. Ф. Ладысеў. Памiж Усходам I Захадам. Мн, 2003, с. 110).

Центральное руководство большевиков пыталось поддерживать баланс между двумя фракциями белорусского большевизма, причем цели московского руководства не совпадали полностью с целями ни Жилуновича с Червяковым, ни Мясникова с Кнориным.

Недовольные заигрыванием Москвы с национал-коммунистами облискомзаповцы иногда показывали зубы и центру. 21 декабря 1918 года выходившая в Смоленске газета «Западная Коммуна» возмущенно писала:

“Спрашивается, зачем эта игра в советские республики?.. Провозглашение Советской республики Белоруссии не только не служило бы интересам борьбы с националистическими тенденциями мелкой буржуазии, но как раз развивало бы простор этим тенденциям… То, что мы признаем допустимым в одном месте в силу тактических соображений, не должно быть перенесено в другие места, где таковых практических соображений нет и не может быть…” (http://jivebelarus.net/history/new-history/fathers-bssr.html)

Если Москва, вопреки недовольству облискомзаповцев, решила все-таки «играть в советские республики», причиной этому послужило развитие событий в основном массиве Беларуси, который был занят немецкими войсками.

После ухода Советской власти из Минска 18 февраля город на несколько дней – до прихода немцев – оказался под контролем Рады БНР. Это – единственный период за всю историю гражданской войны, когда она контролировала Минск. Разгон большевиками Первого Всебелорусского съезда ослабил левое крыло белорусского движения, искавшее союза с Советской Россией и согласное на федерацию с ней, и усилил правых, которые заняли пронемецкую позицию.

Однако немцы, как и большевики, не рассматривали Раду БНР как серьезного партнера, с которым необходимо считаться. После занятия немецкими войсками Беларуси вся реальная власть перешла к ним. В то же время немецкие аналитики, разобравшись в ситуации, пришли к выводу, что белорусское движение может стать небольшим, но полезным противовесом усилению поляков. Поэтому, пресекая все посягательства БНР на политическую и экономическую власть, немецкие оккупанты допускали культурную работу белорусского движения, открытие белорусских школ и т.п.

Для правого крыла БНР этого было достаточно. 25 марта 1918 года Рада БНР отправила телеграмму императору Вильгельму II, в которой говорилось, что «только под защитой Германской империи край видит свою добрую судьбу в будущем».

Левые деятели белорусского движения расценили эту телеграмму как позорное пресмыкательство перед империализмом, отбирающем у белорусских крестьян землю и хлеб. Произошел раскол БСГ. Левая часть организации, осудившая телеграмму, создала Белорусскую партию социалистов-революционеров (БПСР), правая часть образовала Белорусскую социал-демократическую партию, а центристы – Белорусскую партию социалистов-федералистов.

БПСР стала самой радикальной партией белорусского движения как в национальном, так и в социальном вопросе. Больше, чем другие силы белорусского движения, она была свободна от поиска опоры на внешние силы и стремилась найти опору в собственном трудовом народе, прежде всего в белорусском крестьянстве. Она была левее российской ПСР и выступала не за Учредительное собрание, а за независимую советскую Беларусь. Советы при этом понимались как свободно выбранные органы трудового, прежде всего крестьянского самоуправления. БПСР не отрицала возможности вступления независимой советской Беларуси в федеративные отношения с другими советскими республиками, однако придерживалась позиции: сперва независимость, потом, если будет нужно, федерация.

Самой яркой фигурой БПСР была, без сомнения, «белорусская Спиридонова», Палута (Пелагея) Бодунова (1885-1938), учительница из Гомеля, чье появление в эпицентре белорусского движения, по словам ее современного биографа В. Лебедевой, было «подобно взрыву». До революции 1917 года она не принимала активного участия в политике и, более того, как и многие другие видные белорусские деятели той эпохи, была русскоязычной и не владела свободно белорусским языком. Для нее социальный вопрос был важнее национального, и в июле 1917 года она сказала «Сперва социализм, потом нация». Бодунова была искренним и самоотверженным человеком, умевшим зажигать людей своей пламенной верой, но политический вождь из нее, как и из Спиридоновой, был плохой – слишком много эмоций.

9 ноября 1918 года в Германии победила революция. 11 ноября Германия подписала перемирие с Антантой. Первая мировая война закончилась.

Если в Украине немецкие оккупанты создали хотя бы видимость государственности – скоропадчину, то в Беларуси не было и этого. Неизбежный уход немцев из Беларуси делал неизбежным вопрос, кто будет контролировать эту территорию.

Контролировать ее хотели, в частности, большевики. И если формой контроля руководство большевиков избрало создание Белорусской Социалистической Советской Республики, избрало вопреки противодействию облискомзаповцев, то объясняется это как соображениями международного плана, так и настойчивым давлением белорусских национал-коммунистов, энергичной работой Белнацкома и Белсекции.

4 августа 1918 года рабочие-белоруссы Путиловского завода в Петрограде – одна из главных опор белорусского национал-коммунизма в тот период – приняли резолюцию с требованием переименовать Западную область в Белорусскую область. 13 августа аналогичную резолюцию приняли белоруссы – моряки Балтийского флота. Непосредственных результатов это не имело, но на будущее оставило задел.

19 ноября 1918 года в «Дзяннице» была напечатана статья Д. Жилуновича «Так что же с Беларусью?». Жилунович возмущался отсутствием у советского руководства внятных предложений о перспективах Беларуси и настаивал на создании автономной Беларуси в составе советской федерации.

21-23 декабря 18 года в Москве состоялась конференция белорусских секций РКП(б), было избрано их Центральное бюро из 5 человек. 25 декабря с его членами встретился Народный комиссар по делам национальностей И.В. Сталин.

Эта встреча, похоже, имела решающее значение, потому что в тот же день Сталин вызвал на разговор по телеграфу председателя Облискомзапа А. Мясникова и сказал ему:

«ЦК партии, исходя из различных соображений, о которых говорить сейчас не приходится, решил согласиться с белорусскими товарищами о создании Белорусского советского правительства. Вопрос этот решен и обсуждению больше не подлежит…» У. Ф. Ладысеў. Памiж Усходам I Захадам. Мн, 2003, с. 99).

Обсуждению, однако, подлежало многое – от границ БССР до состава советского правительства. Было решено, что в БССР войдут Витебская, Смоленская, Могилевская, Минская и Гродненская губернии. А вот по поводу состава правительства разгорелся нешуточный конфликт. Жилунович и его сторонники требовали своего большинства в составе правительства и категорически возражали против вхождения в него Мясникова и еще нескольких особо ненавистных им облискомзаповцев. Конфликт урегулировал Сталин, отбивший телеграмму в Смоленск, где разворачивались страсти: «через 10 дней буду у вас, ведите себя спокойно и не деритесь, а то будет плохо» (там же, с. 102).

В итоге дело кончилось компромиссом. Председателем советского правительства стал Д. Жилунович, однако из его 19 членов 11 представляли линию старого Облискомзапа, 8 – Белсекции.

Провозглашение БССР вызвало неожиданную волну симпатий к большевизму у части лидеров БНР. Член Рады БНР Антон Луцкевич, некогда – основатель БСГ, к 1919 году уже далекий от революционных идеалов своей юности, записал в дневнике, что провозглашение БССР «наших всех так наэлектризовало, что все как один готовы ехать в Минск и работать вместе с большевиками». Об этом же писал тогда член Рады БНР, известный белорусский географ А. Смолич:

«Хотя я считаю, что от большевизма для страны больше вреда, чем пользы, что он сильнее привязывает нас к Москве, чем этого хотелось бы, но если он дает возможность широкой культурной работы, признает и защищает нашу государственность, и главное – если он доведет ее до природных границ, создаст объединенную Беларусь, которая хотя бы несколько месяцев проживет теперь общей жизнью, Беларусь с Вильно, Белостоком, Брянском и Гомелем, тогда мы должны ухватиться за эту идею, признать ее национальным заданием времени и просто встать в ряды защитников этого порядка и воевать в этих рядах хотя бы со всем миром» (там же, сс. 103-104).

Однако в целом БНР и входящие в нее партии отказались от сотрудничества с БССР, а большевики рядом неудачных ходов в начале 1919 года сильно испортили воздействие провозглашения БССР на белорусское движение.

Пленум ЦК РКП (б) 16 января принял решение о том, что Витебская, Могилевская и Смоленская губернии не должны входить в состав БССР – по экономическим соображениям они должны остаться в составе РСФСР. Там же впервые поднялась идея об объединении БССР с Советской Литвой в одно государство. Проталкивать решение в Беларусь был направлен уполномоченный ЦК и личный друг Троцкого А.А. Иоффе.

Решение встретило практически единодушный протест белорусских большевиков. Члены Совнаркома Ф. Шантыр, А Фальский и Я. Дыла в знак протеста вышли из Совнаркома. Фабиан Шантыр, талантливый поэт и публицист, будет расстрелян ЧК в мае 1920 года за «националистическую контрреволюцию». Действительно ли он перешел на враждебные большевизму позиции или расстрел его был вызван другими причинами, мы сказать не можем. Еще раньше, в 1919 году, ЧК расстреляло одного из лидеров облискомзаповцев Григория Найденова за приписывание себе партийного стажа с 1906 года и за использование служебного положения в личных целях. Жена Шантыра, Людвика Савицкая, известная под поэтическим псевдонимом Зоська Верас, пережила Советский Союз и умерла 8 октября 1991 года в возрасте 99 лет – наверное, последней из своего поколения…

Неожиданным образом категорическими противниками обрезания БССР оказались бывшие облискомзаповцы. Они были сторонниками территориальной, а не национальной автономии, и при этом понимали, что урезанная до Минской и Гродненской губерний БССР окажется нежизнесопособным уродцем. Тем более, что в тот момент Беларусь, разоренная войной, жила в основном за счет хлеба из Могилевской губернии.

2-3 февраля 1919 года прошел Первый Всебелорусский съезд советов, избравший новое советское правительство, куда не вошли не только Шантыр и его товарищи, но и Жилунович. Съезд принял решение об объединении с Советской Литвой. Объединение состоялось 27 февраля 1919 года, когда была создана Литоовско-Белорусская ССР.

Идея о восстановлении в новых условиях общего литовско-белорусского государства (либо как независимого, либо входящего в федерацию с Польшей или с Россией) долгое время была достаточно популярна в белорусском движении. Последний раз она всплыла в 1940 году, когда Сталин, решая, что делать с Литвой, какое-то время всерьез обдумывал вариант восстановления Литовско-Белорусской ССР. Но с начала 20 века литовские националисты взяли курс на создание чисто литовского государства, резонно считая, что в объединенном государстве с белоруссами литовцы будут в меньшинстве.

Сгубил ЛитБел (как называли тогда в разговорном языке ЛБССР) не национальный, а аграрный вопрос. Как и другие советские республики 1919 года (Венгрия, Украина, Латвия), ЛБССР стала проводить политику создания госхозов, а не раздела помещичьей земли между крестьянами. Это оттолкнуло крестьянство. В итоге начавшееся весной 19 года польское наступление долгое время развивалось без особых проблем. 22 апреля поляки взяли столицу Литбела Вильно, 22 апреля пал Гродно. Упорные бои шли за Минск, причем особенно отчаянно против польских панов сражалась 52-я стрелковая дивизия, которой командовали польские коммунисты. Но 8 августа белополяки взяли и Минск. Польское наступление остановилось в октябре-ноябре 1919 года, на линии Западной Двины и Березины. Большая часть Беларуси оказалась под властью польских панов.

В 2011 году в Республике Беларусь был снят 4-серийный фильм «Талаш» по повести классика белорусской литературы Якуба Коласа «Трясина». И повесть и фильм рассказывают о реальном человеке – деде Талаше (1844-1946), который в 1919 году создал крестьянский партизанский отряд, воевавший против польских панов и поддерживавший большевиков. Было Талашу тогда 75 лет, а его младшему сыну, если верить фильму, было 12 (по повести – 16).

Дед Талаш успел потом попартизанить и во Вторую мировую войну, и умер своей смертью уже после нее, окруженный всенародным уважением.

Как и следовало ожидать, фильм вызвал волну негодования в Польше. Белорусские буржуазные националисты пропольского направления принялись публиковать про Талаша всякие факты, которые, на их взгляд, должны скомпрометировать его. Мол, в 20-е годы он упорно добивался (и добился!) получения от большевистской власти за свои подвиги Ордена Красного Знамени, требовал от Коласа часть гонорара за повесть «Трясина», а в 1941 году потребовал за свой уход в партизаны предоставления ему после победы над проклятыми фашистами одного гектара покосов.

Только все это Талаша не компрометирует, а наоборот, добавляет к нему уважения. Умный, сильный, цепкий крестьянин (таким он показан и в книге, и в фильме), способный на большие подвиги и при этом твердо отстаивающий свой интерес, умело торгуясь даже со сталинским государством.

Фильм отличается в некоторых моментах от книги – в чем-то он хуже, в чем-то лучше. В повести Коласа большевики – беззаветные герои, в фильме они сложнее и интереснее. Красный командир Букрей, в повести – старый солдат, в фильме больше смахивает на уркагана, комиссар Невидный в фильме – явный фрик, хотя и погибающий героической смертью (в повести Невидный – разведчик и контрразведчик, романтический «сеятель бури).

Но с большевиками, при всех их пороках, можно иметь дело, можно торговаться (как, собственно, и торговался с ними что в фильме, что в жизни дед Талаш), можно иметь дело. Они не считают крестьян низшей расой, а воспринимают их как равных. В отличие от поляков. Большевики могут расстрелять, но не будут пороть и унижать. В этом – достаточная причина, чтобы выбрать их против польских панов, для которых белорусские крестьяне – вообще низшая каста.

«Фактически польско-литовская шляхта создала на территории Белоруссии систему кастового строя, где белорусские крестьяне занимали положение аналогичное индийским шудрам. Уже само расселение шляхты выстраивало стену между польским обществом и белорусскими крестьянами. Не случайно околицей или застенком называли поселение шляхты, чтобы отличить его от белорусских деревень, где жили крестьяне…. «По образованию и состоянию околичная шляхта почти не отличается от крестьян, но вся она сознает себя выше крестьянина, выше хлопа». (Л. Криштапович и А. Филиппов. БССР и Западная Беларусь. 1919-1939. Сранительный анализ. М., 2017, сс. 166-167).

В фильме есть сильная сцена переговоров Марко Балуки, командира крестьянского отряда, тоже воюющего против поляков, с Талашем. Балука говорит Талашу, что не доверяет ни ляхам, ни москалям. Нужно бороться и против тех, и против других, за независимую Беларусь.

– Не выйдет, сил не хватит, – отвечает Талаш.

– Я же воюю.

– Ты не воюешь пока, а в лесу сидишь. вот когда начнешь воевать всерьез, тогда и посмотрим.

В итоге отряд Балуки терпит поражение от поляков, от неизбежного полного разгрома в последний момент его спасают партизаны Талаша, и Балука с товарищами решают присоединиться к красным партизанам.

Подобный выбор в реальной истории сделала значительная часть белорусских националистов.

Украинская народная республика 1917-1919 годов была государством, пусть даже слабым и не до конца сформировавшемся. У нее была подконтрольная территория (постоянно менявшаяся в связи с перипетиями войны), собственная армия, воевавшая, иногда успешно, против других армий, начинал формироваться госаппарат. У БНР не было ничего. БНР Гражданской войны не была государством, пусть слабым, но лишь пропагандистской группой, лишенной контроля над территорией, лишенной собственной армии и собственного госаппарата.

Подобная слабость вела к поискам ориентации на внешние силы и к борьбе внутри БНР за выбор ориентаций – на Польшу, на Литву, на Советскую Россию.

Пилсудский к 19 году пришел к заключению, что белорусский национализм слишком слаб, чтобы с ним считаться. Занявшие большую часть Беларуси польские войска стали проводить, кроме политики помещичьей реставрации, еще и политику культурного ополячивания, массово закрывая белорусские школы, газеты и т.д. (немецкие оккупанты 1918 года, напротив, в определенных пределах поощряли белорусскую культуру – как противовес Польше). Эта деятельность белополяков оттолкнула от них большую часть сторонников БНР. В ноябре 1919 года Рада БНР раскололась на Народную Раду, занявшую резко антипольскую позицию, и представлявшую большинство Рады БНР, и Верховную Раду, продолжавшую искать сотрудничества с поляками.

Белорусское движение снова начало леветь. БПСР выступила за вооруженную борьбу против польских оккупантов. 1 января 1920 года от БПСР отколалась крайне левая группа «Молодая Беларусь», объявившая о своем преобразовании в Беларусскую коммунистическую организацию (БКО) – белорусский аналог боротьбистов.

Лидером БКО был Всеволод Игнатовский (1881-1931)– крупнейший и самый трагический деятель белорусского национал-коммунизма. Он родился в семье сельского учителя. С 1901 года учился на историка, однако его высшее образование прерывалось ссылками из-за революционной деятельности (он сочувствовал тогда русским эсерам) и закончил он его лишь в 1911 году. Получив диплом историка, Всеволод Игнатовский сперва преподавал в Вильно, а с 1914 года перешел на работу в Минский учительский институт. После начала Первой мировой войны институт был переведен в Ярославль, и в Минск вернулся лишь осенью 18 года.

В 1915 году Игнатовский создал нелегальную культурническую организацию «Наш край», которая в 1917 году была преобразована в «Молодую Беларусь», вошедшую сперва в БСГ, а затем в БПСР как отдельная фракция. Руководящее ядро всех этих организаций составляли ученики В. Игнатовского по пединституту. Он вообще умел завоевывать уважение студентов, называвших его «Бацькой».

Долгое время В. Игнатовский, разделяя революционные идеи, был прежде всего историком, а не политиком. В период польской оккупации все изменилось. Взяв псевдоним «Волк» он возглавил подпольную БКО. Вместе с ним лидерами БКО были Я. Кореневский, А. Сташевский, С. Булат, М. Куделька (этот последний в 1920-е годы под псевдонимом Михась Чарот станет крупным белорусским поэтом). Все они стали ведущими фигурами белорусского национал-коммунизма и все, кроме умершего в 1921 году по естественным причинам Степана Булата, погибли в годы Большого Террора.

БКО насчитывала 2 тысячи человек и имела собственные крестьянские партизанские отряды и боевые дружины. Она стояла за союз с большевиками и выступала за создание Советской Беларуси, находящейся в федеративных отношениях с другими советскими республиками…

Алексей Куприянов, для «Страйка».

Мы почти не затрагивали в нашей работе вопросы национальной политики в советских республиках, в частности потому, что она была уже предметом исследований многих авторов. Вопросы создания СССР в 1922 г., проблемы местного национализма и борьбы с ним - все это гораздо подробнее изучено, чем проблема русская, остающаяся почти белым пятном на исторической карте. Все, что нам оставалось бы здесь делать, - это поставить в соответствие то, что известно о национальной политике, с развитием национал-большевизма.

Уже с самого начала революции в ряде национальных районов возникли течения, которые можно было бы объединить под общим названием «национал-коммунизма». С одной стороны, эти течения были похожи на национал-большевизм, но с другой - резко от него отличались. Это были леворадикальные националистические течения, которые ставили акцент именно на коммунистической идеологии. Как отмечает один из ведущих исследователей этих течений Ричард Пайпс, национал-коммунисты были людьми радикальных взглядов, присоединившимися к революции из-за убеждения в том, что создание коммунистической экономики само собой поведет к уничтожению национального угнетения103. Если национал-большевики видели в коммунизме досадную временную добавку к революционному процессу, которая со временем исчезнет, то национал-коммунисты именно в нем видели главную ценность революционного процесса.

Далее, национал-большевизм защищал интересы имперской нации, оказавшейся в состоянии национального кризиса. Он был средством ее выживания. Национал-коммунизм был орудием молодых наций, только еще становящихся на ноги, для которых революция была повивальной бабкой.

И национал-большевизм, и национал-коммунизм были разными сторонами одного и того же процесса - давления национальной среды на новую общественную систему. Но в отличие от восторжествовавшего национал-большевизма национал-коммунизм был разгромлен. Один из самых резких конфликтов был порожден тюркским национал-коммунизмом104. Он связан с именем татарского коммуниста Султан-Галиева. Уже в 1919 г. тот выражал сомнение в том, что всемирная классовая борьба, начатая русскими большевиками, изменит судьбы народов колониальных стран. По его мнению, пролетариат развитых стран по-прежнему заинтересован в сохранении своих преимуществ по отношению к колониальным народам.

Захват пролетариатом власти в промышленных странах будет означать для колониальных народов лишь смену хозяина. Вначале Султан-Галиев относил это лишь к пролетариату западных стран, но впоследствии перенес свои взгляды и на Россию.

Если для многих русских нэп вселил надежды на национальное возрождение России, то для Султан-Галиева он оказался утратой всех надежд на интернациональный коммунизм и утратой веры в то, что пролетариат развитых стран может освободить колониальные народы, ибо для него нэп был, так же как и для многих русских, началом возврата к условиям, существовавшим до 1917 года.

Ему не могло не претить заигрывание в партии с русским национализмом, означавшее для него восстановление прежних национальных отношений в стране, о чем свидетельствует его анонимное высказывание в «Жизни национальностей» в 1921 году. Султан-Галиев предлагает программу, которая должна в корне исключить возрождение русского владычества над народами колониальных стран, хотя бы и в коммунистическом обличье. Он предлагает учредить диктатуру колоний и полуколоний над промышленно-развитыми странами, создать Интернационал колониальных стран, противопоставленный Третьему Интернационалу, в котором доминируют западные элементы. Кроме того, он требует создания мусульманской советской республики и мусульманской коммунистической партии.

Султан-Галиев был арестован по приказанию Сталина в апреле или мае 1923 г. Сталин указывал на него как на предателя. Султан-Галиев был первым ответственным работником-коммунистом, арестованным после революции, а Сталин был инициатором этого ареста, как и инициатором разгрома тюркского национал-коммунизма.

Он же возглавил разгром грузинского национал-коммунизма. Грузия в мае 1921 г. подписала договор с РСФСР, признававший ее суверенным государством, но договор этот остался на бумаге. Как только грузинское коммунистическое правительство приняло собственные законы, Сталин, Орджоникидзе и другие русифицированные грузины, находившиеся в Москве, подняли против Грузии настоящую кампанию. По этим законам жительство в Грузии для негрузин и браки между грузинами и негрузинами ограничивались крупными налогами.

Грузинский вопрос стал одним из центральных в конце 1922 - начале 1923 года105. Ленин встал на защиту грузинских национал-коммунистов и даже поставил вопрос о целесообразности роспуска только что созданного СССР. Но благодаря его отходу от дел грузинский «национал-уклонизм» был наголову разбит, а все бывшее грузинское руководство было удалено из Грузии и разослано по разным концам страны.

Оставался самый сильный и теперь уже единственный национал-коммунизм - украинский, с которым Москва постоянно боролась все первые годы революции.

В декабре 1920 г. РСФСР и Украина заключили договор, по которому Украина признавалась суверенным государством, но и этот договор остался на бумаге. В мае 1922 г. правительство Украины подало даже формальный протест против того, что РСФСР выступало в международных отношениях от имени Украины.

После создания СССР в декабре 1922 г. статус Украины продолжал постоянно падать. Видный представитель украинского национал-коммунизма Скрыпник даже косвенно выступил в защиту Султан-Галиева, сказав на совещании в ЦК, что его дело - нездоровый симптом наличия национального неравенства, и, чтобы в корне исключить появление таких дел, надо это неравенство исключить106. В 1925-1926 гг. появились новые признаки натиска на национал-коммунизм на Украине. Это проявляется в критике перегибов т. н. украинизации, которая ранее не подвергалась сомнению, на что обращает внимание Мордехай Альтшулер1".

Поводом для этого явилась инициатива, проявленная Шумским, наркомом просвещения Украинской ССР, который в беседе со Сталиным потребовал усиленной украинизации государственной и культурной жизни в республике и обвинил существующее руководство этой республики, в особенности Кагановича, в том, что оно намеренно препятствует украинизации. Шумский даже предложил персональные замены в украинском руководстве, с тем чтобы во главе республики стали только украинцы. Сталин в ответ на это направил письмо Кагановичу и другим членам ЦК КП(б)У (26 апреля 1926 г.)108. Согласившись с рядом тезисов Шумcкого, Сталин обвинил его, в частности, в том, что принятие большинства предложений Шумского вызовет антиукраинский шовинизм среди русских рабочих на Украине, а украинизация по отношению к ним станет формой национального гнета. Сталин обвинил украинскую интеллигенцию в антирусских настроениях. Главным примером явился для него украинский писатель-коммунист Хвилевой, требовавший «немедленной дерусификации». «В то время как западноевропейские пролетарии и их коммунистические партии, - возмущался Сталин, - полны симпатий к Москве, к этой цитадели международного революционного движения и ленинизма, в то время как западноевропейские пролетарии с восхищением смотрят на знамя, развевающееся в Москве, украинский коммунист Хвилевой не имеет сказать в пользу Москвы ничего другого, кроме как призвать украинских деятелей бежать от Москвы «как можно скорее». И это называется интернационализмом!»

2-6 июня 1926 г. состоялся расширенный пленум ЦК КП(б)У по вопросу об ошибках в украинизации, а в подтверждение того, что речь идет об общем изменении политики в национальном вопросе, 9 июня состоялся аналогичный пленум и в Белоруссии, посвященный работе среди интеллигенции. Правда, эти изменения пока еще носят ограниченный и не решающий характер, так что в ответ на обвинение Сталина тот же Хвилевой в 1927 г. еще в состоянии вывести в своем новом романе героиню, разоблачающую лозунг «социализм в одной стране».

Говоря об одном русском интеллигенте, она обвиняет его в принадлежности к тем «интернационалистам», которые охотно говорят о национальном самоопределении, но всюду видят «петлюровщину», не замечая свою «устряловщину»109.

Наряду с тюркским, грузинским, украинским национал-коммунизмом заслуживает внимания и еврейский. Барух Гуревич замыкает его рамками партии «Поалей Цион»110, но, видимо, еврейские национал-коммунистические настроения были распространены шире. В этой связи любопытно употребление термина «национал-большевизм» в приложении к настроениям, существовавшим среди части еврейских партийных работников111.

Параллельно с национальными тенденциями внутри коммунистического движения на национальных окраинах наблюдается встречный процесс: признание национального характера вновь возникших советских республик частью националистов. Если в русском национал-большевизме, напротив, вначале возникает движение к большевизму внутри национальных движений, а потом уж происходит встречный процесс внутри коммунистической партии, в республиках порядок меняется, и это вполне ясно, ибо там и революция происходит в обратном порядке: вначале в обстановке национального возрождения приходят национальные режимы, которые уничтожаются большевиками, в то время как в России революция вначале происходила под знаком русской национальной катастрофы.

Эти встречные движения нерусских националистов стали называть сменовеховством, хотя уподобление русскому национал-большевизму полностью затемняло прямо противоположный смысл этих движений112. Большевистские лидеры пользовались этим умышленно. Так, С. Орджоникидзе утверждал, что сменовеховство наблюдается среди грузинской и армянской интеллигенции"3. Поскольку его открыто обвиняли в Грузии в том, что он служит великодержавным русским интересам как русифицированный грузин, ему было важно свести смысл сменовеховства на общую идею сотрудничества с советской властью. В точности так же следует оценивать утверждения советских источников о наличии «украинского сменовеховства», основанные на факте возвращения некоторых национальных украинских лидеров, например М. Грушевского114, или же попытки В. Винниченко войти в украинское правительство в 1920 г.115.

Судьба внутрироссийского национал-коммунизма была предрешена. Он был побежден усиливающимся национал-большевизмом, чтобы воспрянуть вновь лишь после смерти Сталина.

Гораздо сложнее обстояло дело с национал-коммунизмом в зарубежных коммунистических партиях. С этим можно было бороться, но нельзя уничтожить как украинских или же грузинских национал-коммунистов.

Уже известный нам «национал-большевизм» Лауфенберга и Вольфгейма принял антирусский характер.

Для Устрялова это уже не имело значения, ибо он вдохновлялся самой идеей сотрудничества националистов и коммунистов.

Гамбургские коммунисты утверждали, например, что Интернационал является орудием русского империалистического господства. В связи с этим Второй конгресс Коминтерна в августе 1920 г. направил письмо немецким коммунистам.

«В самой Германии, - говорилось в нем, - Вольфгеймы и Лауфенберги делают все, чтобы отдалить вас от коммунизма. Могучую и героическую борьбу русского пролетариата со всемирным капитализмом они оклеветали как борьбу за мировое господство русских коммунистических партийных инстанций... Они стараются отвлечь германский пролетариат от его революционных обязанностей, заявляя, что они отвергли «превращение Германии в русское окраинное государство»116.

В докладе о международном положении на IV конгрессе Коминтерна Радек защищался от нападок на Коминтерн как на орудие государственных интересов России: «Интересы российского пролетарского государства суть интересы организовавшегося в форму государственной власти российского пролетариата»117.

Немецкий национал-коммунизм как организованное движение был все же подавлен всесильным тогда Коминтерном. Но, как и внутрироссийский национал-коммунизм, он вновь дал всходы в послевоенный период, начиная в особенности с 1948 г., после разрыва между СССР и Югославией. Ныне мировой коммунизм - это более не единый блок или лагерь коммунистических стран и партий, не находящихся у власти. При малейшей возможности они вступают друг с другом во вражду, которая может стать глобальной118.

У коммунизма есть тенденция становиться коммунизмом национальным, как только он приходит к власти. Таков, видимо, исторический рок коммунистического движения. Отношения русского национал-большевизма и окраинных национал-коммунизмов в Советской России двадцатых годов оказались прототипом будущих отношений между коммунистическими странами.

Национал-коммунизм

Благодаря наличию различных вариантов коммунизма, вызревших в таких странах, как, например, бывшая Югославия или Китай, в настоящее время признание получила идея о том, что каждый народ может идти к коммунизму «своим путем». Нетрудно заметить, что именно украинские - так же, как и грузинские или среднеазиатские большевики, способствовали установлению советской власти в 1917-1920 гг.,- первыми стали на этот путь, породив феномен национал-коммунизма. Сторонники этого течения были верными коммунистами, искренне считавшими марксизм-ленинизм единственно правильным путем человечества к спасению. Однако при этом они полагали, что коммунизм может достичь оптимальных результатов лишь в том случае, если приспособить его к специфическим местным условиям. Такой взгляд подразумевал, что русский путь не является единственным, и пути к коммунизму, избранные другими народами, не менее верны. Иными словами, речь шла об использовании национальной идеи в строительстве нового общества, о создании коммунизма с «национальным лицом».

Поскольку украинское национальное движение в Восточной Украине исторически было тесно связано с социалистической традицией, идеи национального коммунизма довольно легко нашли сторонников среди многих украинцев в большевистском лагере. Еще в начале 1918 г. двое коммунистов, Василь Шахрай (первый нарком иностранных дел Украины) и его коллега Сергей Мазлах (старый большевик еврейского происхождения), обрушились на партию с критикой за ее лицемерную политику по отношению к национальным движениям и к украинскому в особенности. Явно имея в виду русский национализм, буквально пропитавший партию, они в своих брошюрах «Революция на Украине» и «К текущему моменту на Украине» подчеркивали, что «пека национальный вопрос остается нерешенным, пока одна нация будет правящей, а другая должна будет ей подчиняться, то, что мы имеем, нельзя назвать социализмом».

Спустя год национал-коммунистические взгляды в КП(б)У вновь дали о себе знать, на этот раз в виде так называемой федералистской оппозиции, возглавленной Юрием Лапчинским. Эта группировка требовала полной независимости украинского советского государства, которое должно было иметь всю полноту власти, в том числе в военной и экономической областях, а также считала необходимым существование независимого центрального партийного органа, никоим образом не подчиненного российской компартии. Когда Москва отказалась даже рассмотреть эти требования, Лапчинский и его сторонники в знак протеста вышли из партии, что вызвало громкий скандал в этом благородном семействе.

Когда политика украинизации уже развернулась с достаточной силой, вновь оживились национал-коммунистические тенденции, обычно связываемые с именами наиболее ярких их представителей.

«Хвылевизм ». Автором самого откровенного и эмоционального призыва отказаться от «русского пути» был Микола Хвылевой. Этот выдающийся деятель украинского культурного возрождения 1920-х был выходцем из мелкопоместной дворянской семьи с Восточной Украины (настоящая его фамилия - Фитилев). Убежденный интернационалист, он примкнул к большевикам во время гражданской войны, надеясь помочь им в построении всеобщего и справедливого коммунистического общества. После гражданской войны Хвылевой стал одним из популярнейших украинских советских писателей, создателей авангардистской писательской организации «Вапліте» и постоянным критиком украинско-российских отношений, особенно в области культуры.

Будучи идеалистически настроенным коммунистом, Хвылевой пережил горькое разочарование, столкнувшись с вопиющими несоответствиями между теоретическими выкладками и практическими действиями большевиков в национальном вопросе, а также с русским шовинизмом партийных бюрократов, скрывающих свои предубеждения, по его выражению, «за Марксовой бородой». Стремясь спасти революцию от пагубного воздействия русского национализма, Хвылевой решил показать его истинное лицо. Облачая свои аргументы в одежды литературной критики, он указывал на то, что «русская литература со своим пассивно-пессимистическим духом исчерпала себя и остановилась на перекрестке», и потому советовал украинцам отмежеваться от нее: «Поскольку каждый может избрать свой собственный путь развития, вопрос, стоящий перед нами, заключается в следующем: на какую из мировых литератур держать курс? В любом случае не на русскую. Это совершенно ясно... Суть дела состоит в том, что столетиями русская литература довлела над нами. Будучи хозяином положения, она приучила нас к рабскому подражательству. Искать источник вдохновения в русской литературе было бы для нашего молодого искусства равнозначно остановке в росте. Мы ориентируемся на искусство Западной Европы, на его стиль, его мировосприятие».

Подчеркивая, что украинцы сами вполне способны к созданию социалистического искусства, Хвиле вой утверждал, что «молодая украинская нация - украинский пролетариат и его интеллигенция - являются носителями великих революционных социалистических идей, поэтому они не должны ориентироваться на всесоюзное мещанство: на его московских сирен». Страстный призыв Хвылевого к украинцам идти собственным путем нашел наиболее яркое выражение в его знаменитом лозунге «Геть від Москви!»

Хотя идеи Хвылевого были обращены в основном к молодым писателям и сводились к поиску новых литературных образцов, они все же имели серьезный политический подтекст. При этом следует учитывать, что подобные антирусские пассажи были проявлением не столько украинского национализма, сколько революционного интернационализма. Хвылевой был искренне убежден, что мировая революция никогда не будет успешной, если какая-то одна нация (в данном случае русская) монополизирует ее.

«Шумскизм ». Опасность, которую представляли взгляды Хвылевого для советского режима, усиливалась тем обстоятельством, что они находили поддержку не только в литературных кругах, но и в самой компартии Украины, в первую очередь среди бывших боротьбистов. Лидером последних был нарком просвещения Олександр Шумский, который не только отказался осудить взгляды Хвылевого, как того требовали промосковские члены партии, но и сам выступил с критикой Москвы.

У боротьбистов были свои причины считать позицию партии в национальном вопросе неискренней. Когда Шумский и его товарищи присоединились к большевикам, им были поручены довольно высокие посты в правительстве - с тем чтобы придать ему «украинский оттенок». Однако незамедлительно после победы большевиков почти все сотрудничавшие с ними боротьбисты были понижены в должности или вообще исключены из партии. С началом украинизации, когда опять появилась необходимость создать иллюзию, что Украиной правят украинцы, по велению Москвы оставшиеся в партии боротьбисты и наиболее выдающийся из них, Шумский, были вновь подняты на щит. Именно в это время нарком просвещения решил разоблачить манипуляции Москвы.

Осуждая со своей стороны, как и Хвылевой, русский шовинизм, Шумский развернул критику священнейшего большевистского принципа - централизма. В письме к Сталину в начале 1926 г. он обратил внимание на расцвет украинского национального возрождения и доказывал, что если это широкое и динамичное движение будет контролироваться именно украинскими коммунистами, то это только послужит интересам партии. В противном случае, указывал он, под влиянием роста национального самосознания украинцы, которые никогда не отличались особой симпатией к большевикам, могут восстать против того, что они считают чуждым режимом, и свергнуть его. Дабы избежать такого варианта развития событий. Шумский предложил назначить украинских коммунистов Григория Гринько и Власа Чубаря на посты главы правительства и генерального секретаря ЦК КП(б)У, предварительно отозвав ставленников Москвы неукраинского происхождения, таких как Эммануил Квиринг (латыш) и Лазарь Каганович (русифицированный еврей). Эти предложения, представленные как средство укрепления позиций коммунизма, были ничем иным, как путем к отбору украинского политического руководства в Украине, а не в Москве.

Взгляды Шумского вызвали настоящий переполох среди коммунистов как в Советском Союзе, так и за рубежом. Сталин указывал, что «товарищ Шумский не отдает себе отчета в том, что на Украине,где кадры местных коммунистов слабы, подобные настроения могут принять в некоторых своих проявлениях характер борьбы против «Москвы» в целом, против русских вообще, против русской культуры и ее величайшего достижения - ленинизма».

Если идеи Шумского решительно осуждались верноподданными партийцами Харькова и Москвы, то в рядах действовавшей в Галичине Коммунистической партии Западной Украины (КПЗУ) они встретили сочувствие и поддержку. Лидер западноукраинских коммунистов Карло Максимович использовал аргументы Шумского на конгрессе Коммунистического Интернационала, чтобы выступить против поведения Москвы в отношении украинцев. К «делу Шумского» проявили интерес даже некоторые западноевропейские социалисты. Немецкий социал-демократ Эмиль Штраус заявил, например, что «европейский социализм имеет все основания морально поддерживать борьбу украинского народа за свободу. Со времен Маркса одной из лучших традиций социализма была его поддержка борьбы против любой формы социального и национального угнетения».

«Волобуевщина ». В начале 1928 г. в среде украинских коммунистов возник новый «уклон». Его олицетворением стал молодой украинский экономист русского происхождения Михаил Волобуев. Подобно Хвылевому в литературе и Шумскому в политике Волобуев намеревался показать несоответствие между теорией и практикой большевиков в области экономики. В двух статьях, опубликованных в «Большевике Украины» - теоретическом журнале КП(б)У, Волобуев доказывал, что при советской власти Украина остается на положении экономической колонии России - так же, как это было в царские времена. Свои доводы он подкрепил тщательным анализом статистических данных, из которых следовало, что в ущерб Украине, остающейся на положении периферии, размещение тяжелой индустрии по-прежнему осуществляется в российском центре. Кроме того, Волобуев пришел к выводу, что экономика СССР не является единым целым, а представляет собой комплекс разнородных экономических компонентов, один из которых - Украина. Любой из этих компонентов вполне способен не только существовать самостоятельно, но и включиться в мировое хозяйство, не пользуясь посредничеством российской экономики.

На данном этапе коммунистическая партия еще была в состоянии пойти на такие послабления, как украинизация. Она даже могла признать некоторые свои грехи, вроде наличия русского шовинизма в ее рядах. Однако она никак не могла допустить распространения взглядов Хвылевого, Шумского и Волобуева, поскольку они в любом варианте вели к подрыву ее господства в Украине. Даже такой убежденный сторонник украинизации, как Скрипник, считал подобные «националистические уклоны» смертельной угрозой для партии и повел борьбу против их сторонников.

Не удивительно, что сразу же после проявления каждого из описанных «уклонов» его автор становился объектом жесточайшего давления, его принуждали отказываться от своих взглядов и каяться в совершении разнообразных «грехов». Все трое после попыток защищаться покаялись. В конце 1928 г. Хвылевой вернулся к литературной деятельности, Шумский был отправлен на второразрядную партийную работу в Россию, Волобуев же канул в небытие. Во время сталинских чисток 1930-х годов об их «грехах», однако, вспомнили, и многие национал-коммунисты поплатились жизнью за свое прошлое.

Чтобы правильно понять причины появления национал-коммунистических тенденций, следует, кроме прочего, увязать их с событиями внутри партии. После смерти Ленина в большевистской верхушке развернулась отчаянная борьба за власть. Внутрипартийный контроль и дисциплина ослабли, что и привело к расцвету разнообразных фракций и идеологических течений. Однако этот период относительной терпимости и плюрализма, открытого соперничества идей приближался ко внезапному и жестокому концу.